Читать «Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923» онлайн - страница 14

Различная судьба балканских национальных проектов той эпохи (победа государств Малой Антанты — Чехословакии, Румынии и Югославии, и в первую очередь победа сербского максимализма; «национальная катастрофа» в Болгарии) задавала геополитический контекст, в котором «побежденные» могли в своих притязаниях на суверенитет или на создание ирредентистского варианта нации сделать долгосрочную ставку на военизированное насилие или террор. С другой стороны, как показывает Джон Пол Ньюмен в главе IX, посвященной послевоенному военизированному насилию в Югославии, «победители» также прибегали к военизированному насилию с целью консолидации нового строя, как поступали сербские и проюгославские военизированные группировки в Македонии и Косове, чьи жители под защитой военизированных сил пытались создать этнически и культурно однородные зоны посредством программы национальной консолидации, которая в принципе (хотя на практике — не всегда) поддерживалась правительством и эвфемистически называлась «умиротворением». Это, в свою очередь, подталкивало ММРО и проалбанское движение «Качак» к налаживанию в 1918–1923 годах связей с другими ревизионистскими военизированными группами, действовавшими в Хорватии, Италии, Австрии и Венгрии, — связей, порой незадействованных, но сохранявшихся на протяжении всего межвоенного периода. В то время как спад военизированной активности и насилия в этом регионе после 1923 года был связан с общеевропейской стабилизацией, люди и структуры, вовлеченные в кровавый межэтнический конфликт, вошли составной частью в послевоенную политическую культуру во всех Балканских странах. Это военизированное насилие следует рассматривать как одну из сторон национального строительства в Юго-Восточной Европе, а в более непосредственном плане — как ответ на вильсоновскую программу самоопределения в данном регионе. 

Наследие военизированного насилия

К концу 1923 года военизированное насилие в целом ушло из европейской политики, хотя некоторые наиболее запутанные конфликты по-прежнему создавали плодородную почву для таких военизированных и террористических организаций, как ММРО и ИРА. После завершения франко-бельгийской оккупации Рура, окончания гражданских войн в России и Ирландии и заключения Лозаннского мирного договора (предусматривавшего создание новой Турецкой республики), одной из задач которого было «окончательно завершить состояние войны, существующее на Востоке с 1914 года», Европа вступила в период хрупкой политической и экономической стабильности, продолжавшийся до Великой депрессии.

Тем не менее это бесспорное утверждение требует четырех оговорок. Во-первых, некоторые регионы Европы после войны практически не знали внутреннего военизированного насилия. По большому счету речь идет о территориях держав-победительниц, для которых территориальная целостность, власть государства, мощь и престиж армии лишь укрепились. В пределах Великобритании, Франции, Бельгии и даже появившейся в результате войны Чехословакии случаи военизированного насилия были очень редки или вовсе отсутствовали. Поскольку все эти страны входили в число основных участников войны, они играют роль контрпримеров, позволяя выявить факторы, порождавшие военизированное насилие в других регионах. Джон Хорн проводит такое исследование на примере Франции в главе 13.