Читать «О монополии Т. Д. Лысенко в биологии» онлайн - страница 338

Критика моих более осведомленных товарищей существенно не влияла на мое отношение к Лысенко. Серьезно я стал задумываться перед войной. Побудительными причинами к этому были: I) доклад самого Лысенко в Киеве, где он по поводу летних посадок картофеля сам признал, что причиной плохого внедрения этого метода на Украине является невыясненность его экономической выгодности; 2) временное вторжение Лысенко в сферу моей узкой специальности, прикладной энтомологии: борьба со свекловичным долгоносиком и вредной черепашкой. Я немало бродил по полям Украины весной 1941 года и убедился, что необычная безвредность свекловичного долгоносика в этот год объяснялась исключительно холодной и влажной весной, а лысенковцы трубили, что это победа лысенковских методов. Имея знакомство с материалами по черепашке, я тоже убедился, что разнузданная реклама Г. Фиша совершенно не соответствует действительности. Но и это еще не настроило меня решительно против Лысенко. Я думал: теоретик-то он, конечно, никуда не годный, но кое-что хорошее у него, наверное, есть. Даже сессия 1948 г., возмутившая меня безобразной травлей честных ученых, не ликвидировала полностью моего отношения к Лысенко: я не допускал мысли, что все обещания о стерневых посевах и пр. были сплошным обманом. Играло, несомненно, роль и то, что после войны до 1950 года я жил в Киргизии, где уровень сельского хозяйства значительно выше, чем в большей части РСФСР, и, несомненно, является в общем благополучным. Естественно, я полагал, что и в РСФСР особо вредного влияния на сельское хозяйство не было. Переезд в Ульяновск в 1950 г., в типичную для РСФСР область, начал открывать мне глаза: этому способствовал и ряд разоблачений конкретных мероприятий и воззрений Лысенко и лысенковцев (продвижение яровой пшеницы вместо озимой на Украине, гнездовые посевы лесных полос, дополнительное опыление люцерны, бредовая идея видообразования и др.).

Это заставило меня в конце 1953 года сделать первый набросок критики практических предложений Лысенко в первой главе работы «О монополии Лысенко в биологии». Она была написана достаточно резко, и я тогда понял, что главный вред Лысенко — разрушение научной методики исследования, но я помнил слова безвременно погибшего Д. А. Сабинина: «Беда биологии в том, что грубые ошибки работы нелегко вскрываются на практике». Поэтому я допускал, что баланс положительных и отрицательных мероприятий будет несущественно отличаться от нуля. Это мое мнение было разрушено докладом Н. С. Хрущева на февральском пленуме ЦК КПСС 1954 г., где он указал на пропущенный мной огромный источник убытков: бестолковое внедрение травопольной системы там, где не нужно. Тут уж сомнения исчезли: общий баланс деятельности Лысенко безусловно отрицателен, но вместе с тем ликвидация ошибок с травопольной системой прекращает действие этого вреда, а урожайность зерновых от злоупотреблений травопольной системой не могла пасть. Я чувствовал свое бессилие оценить вред лысенковщины.