Читать «Герои, злодеи, конформисты отечественной науки» онлайн - страница 602

Симон Эльевич Шноль

17 декабря 1985 г. следователи Серпуховской прокуратуры после четырех обысков в Пущино решили провести обыск на даче Белоярцева — далеко на Севере от Москвы. Из Пущино (Юг Московской области) нужно было проехать около 200 км на Север. Белоярцев попросил разрешения ехать в своей машине. За ним в микроавтобусе двигались следователи. Они ехали с целью найти на даче запасы спирта, который Белоярцев, по доносу, использовал в качестве платы за ремонт дачи. Подозрение было оскорбительно и глупо одновременно. Никакого ремонта давно не посещаемой дачи Белоярцев не производил — ему было не до того. Использовать спирт для оплаты личных потребностей профессору не могло придти в голову. Следователи ничего не нашли. Белоярцев спросил, может ли он остаться на даче. Они не возражали. Утром сторож нашел мертвого Феликса Федоровича.

Через некоторое время на имя Бориса Федоровича Третьяка пришло письмо, отправленное Ф. Ф. Белоярцевым накануне самоубийства:

Дорогой Борис Федорович!

Я не могу жить больше в атмосфере этой клеветы и предательства некоторых сотрудников. Побеспокойтесь о Нине и Аркаше. Пусть Г. Р. поможет Аркадию в жизни. Если можно, то все мои пущинские вещи и мебель отдайте Нине.

Это мое завещание.

Ваш Ф. Ф.

Борис Федорович Третьяк — заместитель Иваницкого по административно-хозяйственной работе. Нина — жена. Аркадий — сын.

Почему Ф. Ф. обратился с последним письмом именно к Борису Федоровичу? Я думаю, в силу нравственных достоинств Б. Ф. О нем еще будет речь дальше.

После гибели Ф. Ф. Белоярцева

Г. Р. был потрясен гибелью Белоярцева. В день похорон он подал Генеральному Прокурору СССР протест «О доведении до самоубийства профессора Белоярцева…». Он не знал, что это очень сильная формулировка для прокуратуры и что она сделает все, чтобы дискредитировать это заявление. Сразу же после известия о смерти Белоярцева в Пущино приехали некий партдеятель и женщина — следователь Серпуховской прокуратуры и на «партхоз активе» объявили, что Белоярцев покончил с собой «под тяжестью улик». Это было отвратительно.

А, в самом деле, почему он не выдержал? Меня занимает этот вопрос. Я думаю, Ф. Ф. был незакален. Его жизнь была слишком счастливой и удачливой. Он привык к восхищению окружающих. Ему были омерзительны повадки КГБ и прокуратуры. И не было среди нас никого, кто бы оказал ему моральную поддержку. Он ужаснулся возможности ареста и невозможности защитить свое имя. И не выдержал.

Смерть Белоярцева вызвала общий шок. Меня изводили угрызения совести — я бы мог под держать его, сказать, что мы ему сочувствуем, что он не одинок, что никто из достойных людей не верит гнусным обвинениям… Я даже собирался это сделать — накануне он ехал мимо в своих «Жигулях» — я, сделал знак, чтобы поговорить. Он затормозил… и, вдруг, махнул рукой и поехал дальше.