Читать «Последняя свобода» онлайн - страница 97

— Я не смею и надеяться, но…

— Правильно, я давно уже не участвую…

— …но история настолько необычна!

— Это как раз обычное мнение. Каждый считает свою историю уникальной. В чем обвиняется ваш брат?

— В убийстве.

— Состояние аффекта или продуманное предумышленное деяние?

— Однозначный ответ дать невозможно, поэтому я и обратился к вам.

— Кого он убил?

— Мою жену. И еще некоторых людей.

— Вы странно выражаетесь. Кого конкретно?

— Конкретно этим занимаются органы — эксгумацией трупов и документацией в больнице, где работал Василий. Он ваш коллега, медик.

— «Убийцы в белых халатах»… Нечто из прошлого. Садист?

— Наоборот! Василий обладает необыкновенной, обостренной отзывчивостью к чужому страданию. Наверное, это началось еще со смерти нашей матери. Ему было всего три года, по недосмотру она скончалась при нем. И он всегда…

— Погодите. Отчего умерла ваша мать?

— При моем рождении.

Психиатр оживился.

— А вы знаете, что ребенок может сохранить на всю жизнь — подсознательно, инстинктивно — негативные чувства к «виновнику», так сказать?

— Я не знал. Но вы правы: однажды эти чувства прорвались с такой бесовской силой… Безумная акция и в то же время тщательно спланированная.

— Она была направлена против вашей жены?

— Против меня: жена явилась нечаянной свидетельницей.

— Свидетельницей чего?

— Несостоявшегося убийства.

— Но коль оно не состоялось…

— Ему было что скрывать. Два года наш отец лежал в параличе. Это такой ужас, что я просто молился о его кончине. У меня вырвались неосторожные слова при брате: «Насколько милосерднее было бы избавить его от мук!» И Василий избавил — с помощью морфия, что ли… я в медицине ничего не смыслю. Потом то же самое произошло с его женой. С тех пор он стал умерщвлять пациентов, которых считал безнадежными.

— Да, ситуация необычная. Я даже не знаю, есть ли в нашем Уголовном кодексе соответствующая статья. Во всяком случае, судебных процессов по обвинению в эвтаназии я не помню.

— Но на Западе…

— Верно! Несколько шумных дел у нас освещалось в печати. Кажется, в Голландии ввели… или пытаются ввести умерщвление — как официальную законную меру в безнадежных случаях.

— Да, в Голландии. Свобода смерти — свобода от воли Божьей. Кто посмеет определять меру безнадежности? Дьявол! Мой брат посмел — и стал настоящим убийцей.

— Он хороший специалист?

— Очень. Диагност — просто превосходный.

— Это важно. Думаю, суд примет во внимание смягчающие обстоятельства, ведь сознательно он не желал зла.

— Он зарезал мою жену моим ножом. Вот как высокопарно заявил он мне: «Ты был творцом в слове, я — в действии». — «В смерти», — поправил я его.

— Ну что ж, некоторые признаки мегаломании налицо.

— Неужели такие чувства, как жалость и сострадание, могут стать почвой для мании величия?

— Благими намереньями вымощена дорога… сами знаете куда.

— В ад.

— Вы хотите, чтоб его признали невменяемым?

— Я хочу понять.

— Я тоже, — призналась заинтригованная знаменитость. — Но мне нужны подробности.

Я подумал.

— Эта история началась в тысяча девятьсот девятнадцатом году…

Я рассказывал о прорыве антихриста в Россию (что поселился у нас прочно и, боюсь, надолго) и заново переживал мысли и чувства, с которыми начинал писать роман… Разрытые могилы, нетленные мощи, проклятие, блеск стали, убийство… 1990 год. Пасхальное Воскресенье. Скорбный список близких и предателей. Можно ли убить словом?