Читать «Два года из жизни Андрея Ромашова» онлайн - страница 21
Е. Ефимов
Часам к десяти утра 22 июля перестрелка почти утихла. С юго-запада в город вступили сытые, хорошо обмундированные, вымуштрованные отряды каппелевцев, проносились на рысях белоказаки, громыхала артиллерия. Снизу, с Волги, поднимались белочехи. Всех их радостно встречали на улицах те, кто прятался от большевиков. Церкви гремели праздничным перезвоном, светились тысячами свечей торжественных молебнов. Но ни приветственные крики, ни церковный звон не могли заглушить выстрелов и стонов. Зверски расправлялись белые с коммунистами, рабочими, красноармейцами, не успевшими уйти из города…
— А железнодорожник тот знакомый уже второй день застреленный на улице валяется, — рассказывал сторож швейной фабрики Федор Кузьмич Асафьев своей заведующей Евдокии Борисовне Ромашовой. — И убирать его не дозволяют. Убили-то его прямо на жениных глазах. И все ходят и ходят по домам — ищут советских.
Евдокия Борисовна слушала, замирая от ужаса. Как там ее дети, муж, родители? Сама она решила не уходить из города и после долгих раздумий спряталась у Федора Кузьмича. Старик жил один в небольшом домике на Бутырках, буквально в нескольких саженях от реки Свияги. В этот глухой угол редко кто заглядывал, только женатый сын Асафьева — Семен, помощник железнодорожного машиниста, когда не бывал в поездках.
Длинно, нудно тянулись для нее эти жаркие летние дни. Она почти не выходила днем из дому, вымыла стены и полы, почистила Кузьмичу его нехитрое кухонное хозяйство, готовила обед, но голову все время сверлили одни и те же навязчивые мысли: как дети и муж? Что с Андреем? Уцелело ли спрятанное солдатское сукно? Когда вернутся наши? Ответов нет и нет, а дни тянутся, тянутся…
Первое время сторож тоже отсиживался дома — ладил лодку, рыболовные снасти. А потом зачастил в центр и стал приносить новости.
— А на городской управе плакат повесили, — рассказывал он после очередного посещения центра, — большое полотнище, через всю домину. И написали на ем: «Вся власть учредительному собранию». Тоже мне, думают, мы — простые, так ничего не поймем. Видали мы ихнюю учредилку — вон сколько народу погубили. Еще больше, сказывают, сидит в арестантских ротах. И бьют там их, и мучают. А ночами выводят на Стрижев овраг знаешь, где свалка, — и стреляют, стреляют. Вот что их учредительная власть с простым народом-то делает! Ты уж сиди, Борисовна, не рыпайся.
Как-то Федор Кузьмич пришел веселый, возбужденный.
— Встретил сиводни одну нашу фабричную, помнишь Анну, такую черномазую? Фамилию-то запамятовал… Она говорит: все обмундирование у них по домам припрятано надежно. И нихто не выдал, не донес пока што. И знаешь, я после встречи с ней сходил на Московскую, к дому Френчихи, прошелся мимо. В дому, видно, кто-то из важных поселился — часовой стоит. А подвал пустыми окнами светит. Так что не беспокойся: белые наши сукна с часовым охраняют и слыхом не знают, какое добро у них под полом.