Читать «Синагога и улица» онлайн - страница 76

— Я делала это, чтобы он больше не мог встречаться с ней! С ней он крутил любовь, с ней! С ней!

— Я тебе волосы повыдираю, глаза повыцарапываю за то, что ты оговариваешь мою дочь! — завопила жена слесаря.

Однако Мойшеле, Итка и ее старшая сестра Серл стояли, словно оцепенев. В этот момент из синагоги вышел реб Хизкия и увидел свою Злату и дочерей. Жена обивщика смеялась безумным смехом, смешанным с рыданиями, и указывала пальцем на Итку:

— С ней он жил, с ней! Один раз я пошла за ним и видела, как он встречался с ней, когда она выходила из польской школы, где изучает бухгалтерию. Когда ее не было дома, то и моего мужа не было. И подарки он ей покупал на мои заработки, из тех денег, которые я накопила, работая портнихой!

Мунвас бросился на жену, желая задушить и растоптать ее. Соседи настолько остолбенели от слов Нехамеле, что не препятствовали ему. Однако реб Йоэл загородил ее своим широким тяжелым телом, и у обивщика опустились руки. С тех пор как аскет засчитал его в состав миньяна, Мойшеле испытывал к нему большое почтение.

— Вы будете сегодня спать у меня, — взял реб Йоэл за руку Нехамеле, и она пошла за ним, дрожа и всхлипывая.

Стоявшая в толпе Грася тоже вдруг издала тонкий протяжный плач.

— Молчи! — зарычал на нее ее муж-садовник, а Нехамеле он крикнул вслед, что ее надо выполоть, как крапиву, вместе с ее защитником, с этим фальшивым даяном, бывшим заскевичским раввином.

Однако никто теперь не обращал внимания на садовника. Со щемящей болью в сердцах люди, стоявшие кружком, смотрели на страдальца реб Хизкию — согнувшегося, надломленного, онемевшего. Только губы его дрожали, будто он шептал молитву Девятого ава, прося у Бога сжалиться над скорбящими о Сионе и Иерусалиме.

16

Реб Хизкия больше не хотел жить со своей младшей дочерью под одной крышей. Мать тоже боялась, что соседи будут бросать вслед дочери камни, проклинать и освистывать ее. Поэтому Итка ушла жить к своей старшей сестре, разведенной Малке. Однако соседи очень сочувствовали старому слесарю, и им даже в голову не приходило насмехаться над его несчастьем. Люди старались даже не заговаривать во дворе об этом скандале. В квартирах, за закрытыми дверями, об этом шушукались. Женщины честили Итку на чем свет стоит. Мужчины говорили, что у них руки чешутся повыдирать усы у этого бабника-обивщика, натянуть ему брови на пятки. Но надо молчать, потому что в это дело замешан реб Хизкия. Чем больше люди будут об этом орать, тем больше унижений и сердечной боли они причинят ему.

Как бы экзотично ни выглядела эта история, никто не сомневался, что это правда. Соседи не могли простить себе, что сами не догадались, что этот цыган Мойшеле Мунвас крутит тайный роман с девицей из квартиры напротив. Однако двор разделился на два лагеря по поводу того, что сделала Итка. Женщины говорили, что она распутная сучка, в то время как мужчины считали как раз наоборот: будь она опытной, не ввязалась бы в такую опасную игру. Наверное, она никогда прежде не целовалась с мальчиком из страха перед отцом. Поэтому и попала в сети гуляки, хвастающегося, что все женщины вешаются ему на шею.