Читать «Синагога и улица» онлайн - страница 53

Мойшеле зевает, складывает обе руки на затылке и потягивается. Этим летним утром ему некуда деваться. Он бы сейчас охотно снова посмотрел на слесареву Итку с медно-красными косами, но она больше не показывается. Мойшеле слышит, как Нехамеле молчит за его спиной, но ему лень даже повернуть к ней голову. Ее присутствие беспокоит его не больше, чем то, что в какой-нибудь норке, может быть, сидит мышка и пялится на него своими маленькими глазками.

9

В канун праздника Швуэс слесарь реб Хизкия ощутил наслаждение в высохшем теле, как будто на самом деле снова переживал радость того мига, когда его душа стояла у горы Синай, получая Тору. Жена слесаря, Злата, со своей стороны, готовила к празднику творожную выпечку и украшала дом пучками зеленой травы, которые надергала с крестьянских телег на рынке и расстелила дома на полу в честь Швуэс. Реб Хизкия не желал этого терпеть:

— Виленский гаон отменил этот обычай, потому что иноверцы делают то же самое.

Злата не испугалась:

— Ну и ладно. Виленский гаон отменил. Он, говорят, жил во дворе Лейбы-Лейзера больше ста лет назад. А теперь наш сосед — это аскет реб Йоэл, и он говорит, что это можно делать.

Младшая дочь слесаря ради праздника выторговала у модистки Берты Сапир с улицы Бакшт новую шляпку. Итка могла купить шляпку и где-нибудь поближе, но, хоть она и смеялась над Мойшеле Мунвасом с его закрученными усами, она хотела быть похожей на его бывшую невесту, которую он, как рассказывают люди, все не может забыть и от тоски по которой меняет возлюбленных, как перчатки.

Стены в комнате Берты Сапир были завешены фотографиями еврейских актрис — толстых женщин с большими черными глазами, с кудрявыми черными волосами, собранными в высокие прически, и жирными белыми шеями. Все они имели добродушный вид и были похожи, как родные сестры. Эти актрисы заказывают у нее шляпки, потому-то она и украшает их портретами свою комнату. Берта Сапир любит театральные представления и поет сценические песенки еврейских девушек с разбитыми сердцами. Ее широкий стол, стоящий у окна, завален подушечками, утыканными иголками. В картонных коробках лежат большие шпильки и пуговицы. Отдельной кучкой — бахрома и бантики. Рядом стоят коробка с бархатными лентами и еще один ящик с цветами, натянутыми на проволочки. На деревянном многоруком человеке висят шляпы, береты и шляпки — большие и маленькие, с высокой тульей и круглые «таблетки», будто рассевшиеся на ветвях дерева экзотические птицы.

Итка долго выбирала и приспосабливала, крутилась перед зеркалом стоя и сидя, десять раз меняла свое мнение по поводу того, идет ей больше шляпка с вуалью спереди или с сеткой для волос сзади. Наконец она подобрала себе шляпку из темно-красного плюша, маленькую и круглую, как чашка. Эта шляпка, слегка сдвинутая на лоб, оставляла открытым затылок со скрученной в толстое кольцо медно-красной косой. Берта Сапир должна была еще обшить шляпку лентой из черного шелка и бахромой, а также прикрепить страусовое перо. Модистка работала, а Итка тем временем рассматривала фотографии еврейских актрис на стенах, листала журнал мод, примеривала полуцилиндр какой-то там всадницы и смеялась, глядя в зеркало, своему комичному виду. Однако модистка была в плохом настроении и скривилась от злости: