Читать «Жмых» онлайн - страница 67

Он изменился: виски покрыла изморозь, из-под глаз выкатились синеватые мешки морщин, на сухощавом, бледном лице, которого давно не касалось свирепое здешнее солнце, появилась торчащая чёрными острыми иглами бородка, которая придавала ему сходство с большевистскими лидерами.

Под руку с полковником Престесом вошла женщина — рослая, статная брюнетка в светлом костюме и широкополой соломенной шляпе, с первой же секунды пригвоздившая меня к стене решительным, властным взглядом холодных голубых глаз; это было одно из тех безвозрастных созданий, которым на вид одновременно можно дать и лет двадцать пять, а можно и сорок. «Мария Бергнер Вилар, — войдя в мой дом твёрдым, уверенным шагом, представилась она. — А это мой муж, Антонио Вилар». Так, это уже интересно: значит, он здесь по поддельным документам.

Он узнал меня, не было никаких сомнений, но виду не показал. В течение минуты изучающее буравил взором, видимо, колебался, стоит ли обнаруживать знакомство со мной или нет. Наконец, решился «вспомнить». «Не ожидал снова встретить вас», — я ощутила в своей руке горячую влажную ладонь. Глаза брюнетки сверкнули, как стальные клинки. Вскинув голову, она резко выпрямилась, напряглась, как струна. Я видела, как её пальца, прижимавшие к груди сумочку, молниеносно щёлкнули застёжкой и нырнули в недра крокодиловой кожи. «Всё в порядке, Ольга, это друг, — поспешно сказал Престес. — Я рассказывал тебе о ней. Это она спасла меня от тюрьмы восемь лет назад». Сумка тотчас защёлкнулась: готова спорить, что в ней лежали отнюдь не пудреница с черепаховыми гребнями. «Ольга Бенарио», — брюнетка, по-мужски протянув мне руку, скупо улыбнулась. Стоявший рядом Антонио глядел на меня с нескрываемым изумлением: «Так вы знакомы?.. С ума сойти! А я, дурак, не доверял тебе»… К нам приблизились Эверты. Впервые за всё время нашего общения их лица озарили искренние доброжелательные улыбки, а Элиза Эверт даже обняла меня, как подругу. «Ну, теперь, когда у нас есть надёжный тыл, можно приступить к работе», — сказала она.

Создание и распространение прокламаций, начинённых, точно динамитом, гневными, обличительными тирадами о страданиях бедняков от эксплуатации и произвола плантаторов, и призывающих к коллективному бунту; кавалькада приходящих неизвестно откуда и уходящих неизвестно куда личностей, чьи портреты красовались на углах кафе, аптек, булочных вкупе с щедрыми посулами шефа полиции наградить любого, кто укажет на местонахождение этих субъектов; нескончаемый круговорот фальшивых паспортов, оружия, запрещённой литературы… — они называли это работой. А я невольно превратилась в одно из звеньев этой цепи. Моя гостиница стала идеальной конспиративной квартирой, куда сходились все революционные нити. Очень скоро я узнала в лицо и по именам всех «товарищей». Костяк подполья составляли иностранцы: квартировавшие у меня немцы Артур и Элиза Эверт, аргентинцы Кармен и Родольфо Гиольди, русские Павел и Софья Стучевские, американец Виктор Аллен Баррон. Видеть их всех вместе под одной крышей мне пришлось только раз. Странное сборище: суетливое, нервозное, одержимое. О чём бы ни заходила речь, участники разговора направляли его в неизменное русло — к исступлённым призывам самоистребления во имя революции. Если отбросить этот последний пунктик, то можно было подумать, что у меня дома собрался клуб самоубийц. Ощущать себя священным агнцем на заклании, видимо, являлось для этих людей особой доблестью. А ведь, в сущности, что такого заманчивого и красочного в перспективе «умереть во имя идеалов революции»? Это означало всего-навсего, что тебя, чужестранца, зароют в рыхлую красную землю какие-нибудь кладбищенские пропойцы, что бразильские власти переправят твои документы с уведомлением о смерти немецкому или русскому консулу, а тот, в свою очередь, отошлёт их на родину, а там… Интересно, всплакнёт ли кто-то на другой части земного шара, получив скорбные бумаги?.. Эти бесприютные, бездомные люди вели жизнь отщепенцев и городились своей неустроенностью, а неприкаянное своё существование характеризовали пышной фразой, напоминавшей строчку одной из революционных песен — «отдать всего себя ради счастья народа».