Читать ««Компашка», или как меня выживали из СССР» онлайн - страница 70
Валерий Николаевич Сойфер
Примечания
1
Потери картофеля при хранении урожая достигали огромных размеров в значительной степени из-за вирусного заражения клубней. До Атабекова проблема получения и использования в хозяйственных масштабах посевного материала картофеля, в клубнях которого не было бы вирусов, была в мировой литературе уже изучена и методы получения безвирусного картофеля хорошо разработаны. Ничего плохого в том, что Атабеков решил применить в СССР хорошо известные в мире методы или тем более усовершенствовать их, конечно, не было. Однако о мировом опыте он предпочитал помалкивать, выдавая свои действия за последнее достижение человеческого гения. Несмотря на шумиху, поднимавшуюся Атабековым, Мелик-Саркисовым и их подопечными, Россия до сих пор уступает Западу в проблеме безвирусного посадочного материала, и огромные средства, потраченные для повторения ими уже известных приемов, обещанной пользы России не принесли.
2
Двумя годами позже Владимир Николаевич спас меня от «сдачи в солдаты». Когда я решил перейти с 4-го курса Тимирязевки на 1-й курс физического факультета МГУ, несколько особо рьяных членов партии в нашей группе (Косовец и другие) объединились с руководством военной кафедры (ею заведовал тогда подполковник Левченко) и деканом Резниченко, и вся эта группа решила провести открытое комсомольское собрание, на котором бы меня изгнали из комсомола и исключили из числа студентов, что означало автоматический призыв в армию. Собрание было широко разрекламировано (объявления о нем с одним пунктом повестки дня — «Аморальное поведение студента В. Сойфера» — были развешаны на всех этажах общежитий и даже на Лиственничной аллее). Главными признаками моей аморальности было выставлено три: /1/ на меня потрачены государственные деньги как на будущего агронома, а я хочу всех обмануть и улизнуть из агрономов в исследователи; /2/ хоть я и учусь хорошо, но не собираюсь помогать своей стране практическими делами, а строю из себя теоретика, в то время как надо руками послужить стране, а потом она уж сама решит, на что годен такой, как я; и /3/ я не уважаю некоторых из преподавателей, например, открыто критиковал профессора Хржановского и доцента Резниченко, хотя последний — декан и я обязан уважать начальство, а не пытаться дискредитировать его. Эти обвинения были зачитаны самим Резниченко, за ним выступил Косовец, предложивший поставить на обсуждение и голосование один вопрос: «Об исключении студента 4-го курса Тимирязевской Академии В. Сойфера из комсомола и отчислении его из Тимирязевской Академии за аморальное поведение». Но, к несчастью для организаторов судилища, всё пошло вкривь и вкось: лишь один Паша Тулапин поддержал Косовца, остальные студенты начали меня защищать. Тогда слово взял зав. военной кафедрой Левченко. Во время его выступления дверь зала резко растворилась и, опираясь на палку, высокий, массивный, вошел в зал Владимир Николаевич Исаин. Он был в своем единственном парадном пиджаке с золотым знаком лауреата Сталинской премии и орденами. Прихрамывая, он медленно, но неукротимо и мощно двинулся по направлению к сцене, поднялся по ступенькам, затем подошел к трибуне и, не глянув даже на Левченко, застывшего в недоумении, стал очень тепло говорить обо мне. Потом он повернулся к Левченко и Резниченко, поднял свою палку вверх, как бы намереваясь огреть их ею, и сказал, возвысив голос: «А вы двое, если вздумаете сделать что-нибудь плохое с моим учеником, запомните: я до ЦК партии дойду, но управу на вас найду. Вот тогда уж вам не сдобровать». С этими словами он так же мощно и медленно развернулся, спустился со сцены и покинул зал. Резниченко тут же спросил, кто еще хочет выступить? Никто не отозвался. «Собрание закрыто», — объявил он, и «персональное дело» завершилось ничем. Через месяц я уже был зачислен на 1-й курс физического факультета МГУ.
