Читать «Четверо» онлайн - страница 2
Георгий Андреевич Вяткин
— Все будет хорошо.
Прапорщик Лепехин вспоминал мать, сестер, о которых не знал: живы ли. Три года назад оставил их в Самаре и с тех пор никаких вестей.
Его томила бессонница. За плечами стояли семь лет беспрерывной войны: бои, отступления, землянки, вшивые нары, сыпняк. Кажется, не осталось в теле и душе ни одного здорового места, и так хотелось вернуться к прошлому: преподавать гимназисткам словесность, летом сидеть на берегу с удочкой. Какой он вояка? Какой он офицер? Ему бы с книжками нянчиться, читать отчеты о государственной думе.
Фон-Шток матерился и во сне.
2.
В тюрьме любили гадать: раскладывали карты, зерна гороха или чечевицы. Открывали наугад книжку и смотрели на тринадцатую строчку сверху или снизу. На картах хорошо гадал цыган Степка, вольнолюбивый дикарь. Он сидел в тюрьме при всякой власти, и когда его начинали этим дразнить, свирепо огрызался:
— Не трожь! Зубами разорву! Закипит сердце — беда будет.
— Ой-ли?
— Вот те и ой-ли! Я брат, заряжен, как бонба…
— Да кто тебя, дурака, зарядил-то? — спрашивали, улыбаясь.
— А все! При царе заряжали, когда в солдатах был, по мордасам били… потом Керенский… Колчак… теперича красные… Всю жизнь под палкой хожу… Теперя, ежели к стенке не поставят, никому не сдобровать.
Степка любил гадать и предсказывать волю — может потому, что сам о ней тосковал. И всем четырем из камеры № 9 тоже нагадал волю.
Когда кончил, генерал Малышев криво усмехнулся.
— Не верится что-то. — И безнадежно махнул рукой.
Старцеву вышло еще лучше:
— Гулять на свадьбе у червонной дамы. У Танечки.
А Лепехину выпало два письма, дальняя дорога, нечаянный интерес. Он даже разволновался, слезы выступили на глазах…
Выпала воля и фон-Штоку. Он плюнул сквозь зубы и ничего не сказал. Приезжали из Чека следователи, допрашивали. Были они разные и допрашивали разно: одни с улыбкой, другие с угрозами, третьи холодно и деловито.
От одних постоянно пахло парикмахерской и они допрашиваемых угощали отличными папиросами, а другие не угощали, пахло от них махоркой и потом, и мозолистые руки с трудом выводили на бумаге слова.
Обвинение было одно: служба у белых. Особенных подозрений — участие в карательных отрядах или служба в контрразведке — никто из четверых не вызывал, даже фон-Шток, самолично расстрелявший до десятка своих неблагонадежных солдат. Это обстоятельство было Чека неизвестно, но фон-Шток со дня на день ждал, что оно обнаружится. На допросах, однако, держался твердо, и даже подал заявление о желании идти добровольцем на польский фронт, защищать Советскую Россию. Втайне мечтал об одном: сбежать, а если пошлют на фронт — передаться полякам.
3.
Первым освободили Лепехина. Он был на работе, выгружал вместе с другими арестантами дрова с баржи и — возвращаясь — услышал веселый голос письмоводителя тюремной конторы:
— Собирайте, Лепехин, манатки. На волю!
Криво усмехнулся дрожащими губами:
— Шутить изволите, товарищ?