Читать «Крысиные гонки» онлайн - страница 43

Это было настолько страшно и непохоже на виденное в кино, что Вовчик, раньше благоразумно избегавший участия во всяческих уличных потасовках, был потрясён; он плохо спал в эту ночь. Мерзкая сцена — здоровенный, как показалось ему, гоп бъёт ногами лежащую женщину ногами по лицу и в грудь — и никто, никто не то что не заступился, но даже слова против не сказал; это испуганное, потрясённое и в то же время заинтересованное сопение вокруг… И сам он. Тоже. Оказался ни на что не годен кроме как крякнуть «Что же ты делаешь?» — ну точно бабушка у подъезда, осуждающая выносящего мусор мальчика, у которого ветром снесло на дорожку из ведра мятый пакет из-под молока. Он предельно чётко понял, что если бы и его били — никто бы не вписался. И он тоже валялся бы там, на асфальте, так же закатив глаза, и вполне возможно бы умирал… и умер бы, или стал калекой, и никому бы он был не нужен, и мама не навещала бы каждый день в больнице, как когда он лежал в детстве с воспалением лёгких; и никто не приносил бы любимую ряженку и пирожки с рисом, не щупал бы лоб и не спрашивал, что сегодня сказал доктор…

Мама ведь умерла.

Огромное, всепоглощающее чувство одиночества навалилось на него, одиночество и безысходность. Пронзительное понимание того, что то что случилось сегодня с той тёткой, могло и может в любой день случиться и с ним, мгновенно как мокрой тряпкой со старой школьной доски смыло из сознания всех этих Бешеных Максов, Крепких Орешков, Кобр и Коммандо, легко и с удовольствием выживавших на экране в одиночку. Он почувствовал себя маленьким и беззащитным перед огромным безжалостным миром, и все его «приготовления» и «умения» теперь представлялись не более чем игрой в Фоллаут, — всё это было смешно и понарошку; а вот синеватые белки глаз в щелях век избитой тётки и залитый кровью рот с явно выбитыми зубами — это было всерьёз, это была действительность.

Он заплакал.

С перерывами он плакал всю ту ночь. Ему не жалко было ту тётку, хотя он и сознавал, что если бы он не крикнул, не одёрнул гопника, тот продолжал бы её пинать, и, вполне возможно, запинал бы насмерть. Ему даже не жалко было себя. В числе прочей выживальщицкой литературы он читал и про самураев, про их умение приучить себя к мысли о собственной смерти через ежедневное представление себя уже умершим, — и он пробовал эту практику, он вполне мог допустить свою смерть, и совсем не чувствовал при этом отчаяния как чувствовал его сейчас, — он плакал от одиночества.