Читать «Палачи и жертвы (сборник)» онлайн - страница 165

Стало быть, Солженицын во всем признался. Как это произошло — сразу? Нет. На первом допросе 20 февраля он заявил, что антисоветской деятельностью не занимался (лист дела 20). Что же вынудило Солженицына изменить первоначальные показания?

Сам А. И. Солженицын отмечал в книге «Архипелаг ГУЛАГ»: «Мой следователь ничего не применял ко мне, кроме бессонницы, лжи и запугивания — методов совершенно законных». Написаны эти слова, без сомнения, с изрядной долей горькой иронии, поэтому понимать их надо отнюдь не буквально. Но, с другой стороны, достаточно ли подобного психо–физического воздействия, чтобы за каких–то десять дней (первое признание Солженицына датировано 3 марта — лист дела 31) сломить волю подследственного, вчерашнего фронтовика, не раз лицом к лицу сталкивавшегося со смертельной опасностью, и склонить его к признанию? Думаю, что все обстояло сложнее — Солженицын, судя по всему, быстро ощутил бесперспективность борьбы, ибо противостоял не следователю Езепову, а молоху бездушной государственной машины, которую тот олицетворял в меру своих способностей. Кроме того, письма и дневники вкупе с актом судебнографической экспертизы служили доказательствами по делу, а в дневниках встречались записи покруче тех, что возмутили капитана Либина, — там, в частности, содержалось утверждение, что наше государство — подумать только! — «приняло в основу буржуазные, а еще чаще феодальные способы правления» (лист дела 84). Присущий каждому инстинкт самосохранения диктует гибкую тактику — в поистине безвыходных условиях предпочтительнее не отрицать, а соглашаться. Вспомним «Один день Ивана Денисовича»: «Расчет был у Шухова простой: не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживешь малость».