Читать «Время свинга» онлайн - страница 6

Моя мать относилась к редким: самодельные листовки ее не испугали. У нее был обалденный инстинкт на нравы среднего класса. Она, к примеру, знала, что на «распродажах из багажника» — невзирая на их неблагозвучное название — как раз и можно познакомиться с людьми получше классом, а также с их старыми «пингвиновскими» изданиями в бумажных обложках, иногда — Оруэлла, — с их антикварными коробочками для пилюль из старого фарфора, их треснутой корнуоллской керамикой, их выброшенными гончарными кругами. В нашей квартире такого было полно. Никаких нам пластиковых цветов, блескучих от фальшивой росы, никаких хрустальных статуэток. Все это входило в план. Даже то, что я терпеть не могла — вроде маминых парусиновых туфель, — обычно оказывалось привлекательным для таких людей, каких мы пытались привлечь, и я научилась не сомневаться в ее методах, даже когда мне за них становилось стыдно. За неделю до начала занятий я услышала, как она в нашей кухне-камбузе перешла на аристократический голос, но, когда повесила трубку, у нее уже были все ответы: пять фунтов на балетки — если брать их в торговом центре, а не ехать в город, — а чечеточные могут пока обождать. В балетках современным танцем заниматься можно. Что такое современный танец? Этого она не спросила. Заботливого родителя она еще готова была играть, а вот невежественного — увольте.

За обувью отрядили моего отца. Розовый оттенок обувной кожи оказался бледнее, чем я надеялась, — походил на животик котенка, а вся подошва была грязновато-серой, как кошачий язык, и длинных ленточек из розового атласа, какие перекрещиваются на лодыжках, тоже не было, нет, лишь эластичный ремешок, который мой отец пришил к ним сам. Я по этому поводу крайне огорчилась. Но, быть может, как и парусиновые туфли, они были намеренно «просты», в хорошем вкусе? За эту мысль удавалось держаться до того самого мига, когда нам, только вошедшим в зал, велели переодеться в танцевальные костюмы у пластиковых стульев и перейти к противоположной стене, к балетному станку. Почти у всех балетки были розовые и атласные, а не бледно-розовые из свиной кожи, какие навязали мне, и у некоторых девочек — я знала, что они живут на пособия, или у них нет отцов, или то и другое сразу, — обувь оказалась с длинными атласными ленточками, что крест-накрест охватывали им лодыжки. У Трейси, стоявшей со мною рядом, — левую ногу ей держала мать — имелось и то и другое: и темно-розовый атлас, и перекрестье, — а также настоящая балетная пачка, которую никто даже как возможность не рассматривал: все равно что заявиться на первый урок плавания в водолазном костюме. Мисс Изабел меж тем оказалась приятной на лицо и дружелюбной, но — старой, лет, наверное, сорока пяти. Это разочаровывало. Крепкого сложения, она скорее напоминала жену фермера, а не балерину, и вся была розовой и желтой, розовой и желтой. Волосы — желтые, не светлые, а именно желтые, как канарейка. Кожа у нее была розовой — словно натертой, если теперь задуматься, вероятно, она страдала розацеа. И трико розовое, тренировочные штаны — розовые, балетный кардиган сверху — мохеровый и тоже розовый; а вот туфли шелковые и желтые, того же оттенка, что и волосы. Это меня тоже огорчило еще как. Про желтое никогда не упоминали! Рядом с нею в углу очень старый белый человек в трильби сидел и играл на пианино «Ночью и днем» — эту песню я любила и с гордостью узнала. Старые песни я слышала от отца, чей отец, в свою очередь, был рьяным певцом в пабах, таким человеком — по крайней мере, так полагал мой отец, — чьи повадки мелкого уголовника хотя бы отчасти представляют некий не на то направленный творческий инстинкт. Пианиста звали мистер Бут. Пока он играл, я вслух ему подвывала, рассчитывая, что меня услышат, в мычанье свое вкладывая сильное вибрато. Петь мне удавалось лучше, чем танцевать — я вообще танцоркой не была, а вот пением своим гордилась чрезмерно, зная, что мать моя считает это возмутительным. Петь у меня получалось само собой, но то, что естественно дается женщинам, мою мать не впечатляло, отнюдь. В ее глазах тогда уж можно гордиться и тем, что дышишь, или ходишь, или рожаешь.