Читать «В ногу!» онлайн - страница 147

Однажды утром преуспевающий бизнесмен вышел из своей конторы, чтобы никогда больше туда не вернуться. Два дня он в беспамятстве блуждал по окрестностям, а когда к нему вернулся рассудок, мечты о другой, духовно насыщенной жизни, подавляемые им много лет, одержали верх. Отвергнув перспективу респектабельности и коммерческого успеха, он встал на полный превратностей путь художника, и вся его последующая биография стала примером преданности неблагодарному писательскому ремеслу, глубокой и демонстративной. Благодаря этому еще при жизни Андерсон в американском сознании превратился в фигуру почти мифического масштаба: его судьба воплотила в себе полуосознанное стремление к побегу и освобождению, свойственное, по бытующему представлению, каждому «среднему американцу» — учителю, коммивояжеру, клерку, чьи предки когда-то покинули Европу ради неизвестного, полного обещаний Нового Света.

Своему легендарному образу Андерсон верно служил на протяжении многих лет, приукрашивая его вплоть до утверждения, что нервный приступ был им умело разыгран с целью окончательно и резко переломить свою жизнь, избежав ненужных вопросов и объяснений. (Близко знавших его людей такое заявление, однако, обмануть не могло — в действительности Андерсон еще не один год после нервного срыва сохранял связи с деловым миром.)

«В те далекие времена казалось, — писал Алфред Кэйзин, — что через Андерсона говорил весь скрытый мир духа, умоляющего людей жить искренно, полно, в согласии с их собственной тягой к свободе и указывающего дорогу к нежному и неповторимому товариществу». Для многих писателей, пришедших в американскую литературу после Андерсона, его жизнь стала образцом борьбы за самовыражение, за обретение своей подлинной индивидуальности. Молодые авторы (среди них такие литературные знаменитости, как Томас Вулф) нередко воплощали в себе вариант андерсоновского мифа: по словам критика Ирвина Хау, Андерсон оказался «прародителем» тех, кто пытался завоевать свое место в искусстве, полагаясь исключительно на эмоции и силу воли, тех, кто питал отвращение к сформировавшему их обществу и старался вырваться из зоны его нравственного господства.

Символическое звучание, которое со временем приобрело имя писателя, а также непреходящая читательская популярность сборника рассказов «Уайнсбург, Огайо», получившего мировую известность, ставшего вехой в истории американской литературы, делали и делают Андерсона постоянным объектом многочисленных критических выступлений и научных исследований. В них, однако, часто высказываются совершенно противоположные мнения. Неравноценность написанного Андерсоном (с одной стороны, том блестящих новелл, с другой — ряд откровенных неудач, таких, например, как роман «Множество браков») явилась причиной чрезмерной суровости в оценке произведений, последовавших за «Уайнсбургом»: автору, выказавшему столь высокое мастерство, приходилось платить за свои промахи гораздо дороже, чем какому-нибудь менее талантливому писателю. Одновременно многие статьи об Андерсоне зачастую оказывались излишне сентиментальными: это было вызвано чересчур личностным восприятием андерсоновского мифа тем или иным критиком или ученым. Подобная двойственность долгое время затрудняла создание объективной концепции творчества Андерсона, которого в течение жизни называли то реалистом, то натуралистом, то эпатирующим последователем Фрейда, то яростным марксистом и при этом либо объявляли бездарным, запутавшимся в своих идеях невеждой, либо возносили на пьедестал гениальности. Ни одно из этих определений не отражало истинной сути его творческого дара, и в каждом из них при желании можно было бы отыскать зерно правды.