Читать «Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман» онлайн - страница 288

Павел Константинович Финн

Из окна моего номера видны куски майского снега на зеленой траве — как куски сала. За бухтой Благополучия, где поднимается из воды поклонный крест и пристает катер “Святитель Филипп”, заговорила кукушка. Я ее ни о чем не спросил.

Запись 2011 года

Вчера — на некоторое время — забыл, что мне семьдесят первый год.

Фантастический день! Все было — и подъемы, и спуски. По обледенелым дорогам. Мимо мрачной хвои, корявых берез и выступающих из снега валунов с узорами лишайника. Селезенка с печенкой внутри меня менялись местами.

Собака Гром, спокойная лайка, ровно и легко бежит за нашим УАЗом двенадцать километров туда и двенадцать километров обратно — за своим хозяином, нашим водителем, усатым шоферюгой с лихой металлической улыбкой.

Секирная гора, могильная гора. Верхний Свято-Вознесенский скит, церковь-маяк над невероятным простором. Деревянная лестница из трехсот ступеней — копия той, обагренной кровью мучеников.

“Кресты страдали, как люди. Их срубали, спиливали, расстреливали, сбрасывали, сжигали”.

Георгий Кожокарь, главный кресторез на Соловках

Кладбище казненных на Секирке во времена СЛОНа, Соловецкого лагеря особого назначения, — тонет в талой воде.

Безымяные могилы — кресты с дощечками: зарыто четырнадцать, девять, три…

И постоянно в голове, в душе: покуда не будут искуплены страшные эти грехи, ничего не выйдет.

Сильнейший холодный ветер… Погода здесь способна меняться несколько раз за один час. Туман. Пока улететь не получается — военные почему-то закрыли воздушное пространство над Соловками. Что дальше — непонятно… Вроде бы все-таки небо открыли. Обещан вылет.

Дома на улице Правды включаю диктофон — интервью на острове — для работы над фильмом. И слышу в наушниках соловецкий ветер.

Он не давал мне покоя — соловецкий ветер, соловецкий воздух — соловецкое горе, всей России — горе.

Тогда мы уже не первый год — не первое лето — жили в стране Черногории, в благословенной деревушке Крашичи на берегу Боко-Которского залива.

Поначалу — только мы с Ириной и две наши девочки-внучки, Манька и Лизка. А уже года через два на нас посыпались — к нашей непреходящей радости — и наши родные киевляне. Шумный наш сынок Алёшка, красавица Аня, его жена, и ее родители — Нигора и Игорь, большие наши друзья. И, конечно, с ними два маленьких чуда — два внука, Женька и Максик. Вот такая интернациональная — русско-украино-немецкая-еврейская-узбекская — мишпуха.

Просыпаюсь до света — еще все спят, конечно. Несу компьютер на веранду, повисшую над бухтой. Каждый раз, встав в пять утра, оказываюсь в центре грандиозного представления, которое называется “Восход солнца в Крашичах”. Участвуют горы, облака, море.

Подробности медленно начинающегося дня… На моих глазах он наливается жаром, ярким солнечным соком.

— Свежа риба-рибе! Риба! Риба!

Теперь уже я в центре постоянного шума. Голос старика-продавца рыбы, цикады, тяжелая музыка из проезжающей машины, голоса черногорцев, голоса соседей, друзей-литовцев, лай собак, лепет ребенка, посвист невидимой птицы, грохот камионов… Как я люблю этот знакомый черногорский шум… И вместе со мной — два молчаливых брата-кипариса — справа от веранды.