Читать «Белые воды» онлайн - страница 541

Видимо, этот рассказ привел Злоказова в смущение, он заколебался — действительно, входить ли в избу или нет; возможно, он решал для себя эту задачу, задержавшись перед дверью в избу, и Матвей, отметив нерешительность нежданного гостя, шагнул ломившей в боли правой ногой, дернул дверь — опахнуло теплом, ладаном и воском, легкое круженье шатнуло голову Злоказова.

— Чего ить, Сергей Петрович, стоять, — все одно в избу надо!

Разом съежившись, нагибаясь, чтоб не задеть головой о притолоку, Злоказов переступил через порожек и, не отдавая отчета, почему так делает, стянул торопливо новенькую армейскую ушанку. Возможно, ладанно-восковой смрад, особо прочный и густой тут, в избе, темные и строгие лики святых, подсвеченных язычком пламени, глядевшие из переднего угла с икон в пышном окладе, остро, почти реально свидетельствовали, что там, в горнице, за занавеской и впрямь — покойник.

Засуетился хозяин, приглашая гостя раздеваться, помогая снять промороженную, хрусткую шинель, окликнул неожиданно:

— Стара, ить гость приехал!

В склепной тишине голос его прозвучал громко-пугающе, — у Злоказова екнуло сердце. Из горницы, из-за шторы не ответили, и Матвей, вдруг напрягаясь, прислушиваясь, с пугливой раздумчивостью произнес:

— Аль преставилась? И то может…

Злоказов, приглаживая ладонями волосы, задержанно поспешил за семенившим стариком к проходу в горницу. Из-за плеча хозяина, когда тот откинул штору, пропахшую маслом и ладаном, Злоказов увидел Евдинью, лежавшую высоко на лаве: горели свечи, теплился синий свет у образа божьей матери, жидкие тени от движения воздуха переползали по усохшему, темному, большеносому лицу старухи, обрамленному беленьким в горохах платком, по жилистым темным скрещенным рукам. Старуха чуть приоткрыла пергаментно-сетчатые веки над запалыми глазами, скосилась, но не пошевельнулась, не повела головой, — не выказала даже малейшего своего отношения к появлению в проходе Матвея и Злоказова: вновь сомкнула веки.

— Тьфу! — сплюнул старик, теперь уже в сердцах и даже в какой-то бодрости, возможно, радуясь, что старуха не отдала богу душу, еще жива. — Не помёрла, — комедия, да и только!

Просеменив к двери, содрав кожух, шапку, повесив все на деревянные рожки, вбитые в сухую потрескавшуюся кладину, Матвей обернулся к гостю, стоявшему посреди комнаты.

— С дороги да голодухи… Перво — сгоношим чего-нито, а уж после, даст бог!

Злоказов молча согласно кивнул, стал раздеваться. Кряхтя и морщась от боли, Матвей, отколупнув в сторону домашний половик, поднял за кольцо тяжелый квадрат крышки в подпол, преодолевая ступени лестницы, скрылся в проеме.

Вскоре на скобленном до желтизны столе из ровных, тщательно подогнанных досок появились кринка неснятого молока, лепешка замороженного творогу, куски сотового меду на тарелке, позднее тонко, комарино заныл пузатый, отдраенный, с высеченными медалями самовар.

Обогревшись, рассолодев от выпитой браги и чаю, Злоказов, однако, коротко, не удостаивая хозяина существенных подробностей, поведал, зачем пожаловал столь внезапно в дом Матвея Лапышева.