Читать «Белые воды» онлайн - страница 2

Они менялись: обломок ножовки переходил то к Макарычеву, то снова оказывался в руках у Косачева; старались работать осторожно, чтоб не разбудить спящих, не вызвать подозрения у охраны, — для конвойных в середине состава был прицеплен дряхлый «классный» вагон, часовые в башлыках маячили в тамбурах трех или четырех теплушек.

Торопились, взмокли, руки тряслись в ослабелости, горели, будто натертые горчицей, саднящей болью отзывались набитые на ладонях мозоли.

Первым в лаз отправился Петр Косачев. Федор Макарычев и не заметил, когда тот оторвался, — понял это по холодной струе воздуха, ворвавшейся через лаз, и заторопился: от сырого свежего воздуха люди проснутся, побег сорвется в одночасье. И, уже спустив ноги, чувствуя стыло-тягучую струю по ним, услыхал рядом прерывистый шепот: «С вами я… тоже… вместе…»

Догадываясь, что шепот принадлежал студенту Новосельцеву, со свежим шрамом во всю левую часть лица, Федор Макарычев, расцепив слабые, безвольные пальцы, скользнул в лаз. Его рвануло вниз, закрутило, он бился обо что-то твердое, каменно-прочное, — и все для него исчезло, смолкло в кромешной темноте…

Очнувшись, поначалу не понял, что с ним, где он. Вязкая, глухая тишина обволакивала, давила, он дышал не глубоко и, не размыкая еще век, ощущал лишь тонкий, словно от натянутой струны, звон в голове, сверлящую боль в правой ключице. Будто издалека наконец услышал голос Петра Косачева:

— Чё, очнулся? Ну, знать, живой! Самый раз, паря, к пиру поспел. Три осьмушки хлеба, а едоков четыре…

Федор с трудом приподнялся. Правую руку прострелило от ключицы до локтя острыми иглами; шинель, измазанная, с изодранной до бахромчатости полой, была волглой. День зачинался в ненастье, все заволокло реденькой мглой, водяная пыль плавала в воздухе, невесомо оседала на лицо, руки, одежду. Федор огляделся. Кроме Петра Косачева, мудрившего с осьмушкой хлеба, увидел еще двоих: студента, лежавшего навзничь в мокрой траве, устремив к мутному небу небритое узкое лицо, повернутое к Федору правой без шрама стороной; и другого — с рыхловатым, по-бабьи чистым и мягким лицом — его Федор приметил еще там, на сборном пункте. В расстегнутой шинели, мерлушковой старой шапке, он заматывал грязной тряпкой левую то ли раненую, то ли ушибленную ногу. В шевельнувшейся памяти Федора Макарычева возник прерывистый шепот студента в теплушке, а вот откуда взялся этот, с бабьим лицом, — кажись, по фамилии Струпин?.. Как он оказался тут — его они с Петром Косачевым видели раз-другой, не больше, не то что студента, история которого была им больше известна: будто под расстрелом тот побывал, упал, потеряв сознание, после офицер-белогвардеец ковырнул саблей лицо, проверяя — мертв ли, да подфартило Новосельцеву — рана оказалась не смертельной, выкарабкался.

Взглянув на Федора, Косачев сказал:

— Правду студент кажет: живуч ты, Федор. Хоть и не бергал, а все нашенский — с Беловодья!.. Тащили тебя на пару со студентом. Думка была: помяло, худо твое дело, ан вишь ты… Хлеб из твоего карману достали, — три осьмушки в наличности! Попируем, да еще и оставим: гадать да гадать, когда пробьемся, — степя кругом… Давай налетай!