Читать «Бог есть. Что дальше? Как стать теми, кем мы призваны быть» онлайн - страница 179

И здесь снова вступают в игру стоящие неподалеку Терпение и Смирение. Неукротимое стремление к сексуальному союзу связано с желанием выразить себя, перейти в наступление, заявить: вот каков я и вот как я хочу действовать. Нет, скажет смирение, ты не найдешь свое подлинное Я на этом пути. Ты найдешь его, когда себя отдашь. Это правда, соглашается Терпение: отбрасывая ожидание, ты обкрадываешь сам себя и других. Все добродетели тесно связаны, как то утверждал и Аристотель, думая о своей знаменитой четверке (смелости, умеренности, мудрости и справедливости).

Если ты хочешь освоить одну из них, тебе приходится осваивать все.

Все это, разумеется, относится и к милосердию, которое, как мы видели у Павла, ты надеваешь поверх всего прочего, как пояс, который держит на месте другие части одежды (Кол 3:14). Любовь (более привычное, хотя и менее точное слово, потому что «милосердие» стало пониматься слишком плоско) позволит терпению, смирению и целомудрию занять свои надлежащие места, потому что любовь уважает другого человека и стремится дать ему все самое лучшее. А саму любовь, как о том говорил Павел в своем знаменитом тексте, поддерживают, с одной стороны, вера, с другой стороны, надежда, которые вместе взирают на Бога, сотворившего мир и намеренного его преобразить, и на Его обетования, которые сделал непреложными Иисус Христос.

Западное общество в какой–то мере знает об этой любви. Многие люди в нашем мире считают прощение добродетелью, хотя это идет вразрез с некоторыми иными мировоззрениями (помню, какой я испытал шок, когда один друг сказал мне, что на Ближнем Востоке прощение никогда не воспринималось как добрая вещь). Мы понимаем, что в основном не можем так жить, но думаем, что должны так жить. В результате, к сожалению, у нас возникла такая ценность, которая не является ни любовью, ни прощением, — а именно, толерантность. Проблема, которую она порождает, очевидна: мое толерантное отношение к другому человеку мне ничего не стоит. Я пожму плечами и отойду, предоставив ему делать то, что он хочет. Вероятно, если бы я схватил другого за воротник и тряс его до тех пор, пока он со мной не согласится, это было бы хуже. Но это далеко от любви. Любовь утверждает реальность другого человека, другой культуры, другого образа жизни и требует, чтобы я узнал человека или культуру и понял, в чем заключаются их особенности, любовь желает дать самое лучшее этому человеку или культуре. Именно любовь, а не просто стремление навязать людям чуждые им ценности, вынуждала многих протестовать против режима апартеида в Южной Африке. Именно любовь, а не романтическое презрение к бизнесу (хотя это качество приписывали ему оппоненты) заставила Уильяма Вильберфорса бороться за отмену работорговли. Именно любовь, а не культурный империализм требует сказать, что обычаи сжигать вдову на похоронах ее мужа или убивать дочь, которая сбежала из дому с любовником другой веры или расы, бесчеловечны и разрушительны для общества. Любовь должна вступить в спор с «толерантностью» и указать ей, как она всегда делала, на более прекрасный путь.