Читать «Мерцание золота» онлайн - страница 9
Александр Константинович Кожедуб
— Н-да, — сказал я, закончив читать.
— А резолюция? — спросил вояка, который спал стоя, пока я читал. — Резолюцию разобрал?
Действительно, на листке была резолюция, написанная от руки.
— «Василий Иванович! — вслух прочитал я. — Не надо мне е…ть мозги! Буду я еще из-за всякой хрени изменять установочный приказ по части. Объяви Матвееву выговор за несоблюдение субординации, а Гумилёв пусть отольет в сапоги Матвееву и успокоится. Полковник Пушкин».
— Подпись есть? — спросил вояка.
— Есть, — сказал я.
— Вот, — сильно покачнулся он. — Писать будешь?
— Буду.
Я тоже качнулся.
— Сам Пушкин подписал! Бери рапорт себе.
Мы вернулись в кабинет председателя.
«Нет, Карфаген должен быть разрушен, — подумал я, взяв в руки стакан. — Сюжет не хуже «Капитанской дочки». А может, и лучше».
— Договорились? — подмигнул мне Паламарчук.
— Эта штука сильнее «Фауста» Гёте, — сказал я.
— Напишешь — дашь почитать.
Мы с Петром чокнулись.
К сожалению, я тогда не знал, что мы с Паламарчуком больше не увидимся. Он сильно исхудал и пил свой портвейн уже через силу. А спустя месяц мне сообщили, что Петра не стало.
— Отпевание в Сретенском монастыре, — сказала по телефону Бурятина. — Придешь?
— Приду.
Народу в храме было не много и не мало, ровно столько, чтобы не было толкотни. Несмотря на окладистую бороду Петра, было видно, что он совсем молод, едва-едва за сорок.
«Один из самых талантливых моих сверстников, — думал я. — Его «Сорок сороков» останутся навсегда. Мы мрём сейчас от болезней или от невозможности жить?»
Отпевал сам отец Тихон. Пахло ладаном и еще чем-то, чем всегда пахнет в минуту прощания.
4
О том, что происходит в стране, лучше всего было видно по писательскому сообществу. Писатели не просто разделились на патриотов и либералов, — они передрались в прямом смысле этого слова. На одном из собраний писателю Курчаткину разбили очки, и он ходил, размахивая ими, как стягом повстанческой армии.
На другом собрании сибирский писатель Тигров вышел на трибуну, обозрел сидящих перед ним собратьев и молвил:
— Некоторые русские бывают даже хуже евреев.
Ему зааплодировали и те и другие.
А мой непосредственный начальник Белугин подался в коммерсанты.
— Чем будешь заниматься? — спросил я его.
— Всем, — ответствовал Владимир Ильич. — Сейчас очень хорошее время для самореализации.
— Из меня коммерсант не получится, — вздохнул я.
— Это удел избранных, — усмехнулся Белугин.
На работу он стал приезжать на роскошном белом «крайслере». Когда тот парковался у нашего здания на Сущевке, его морда далеко высовывалась из ряда машин.
— Хороший автомобиль, — сказал я водителю Белугина Анатолию.
— Да он не заводится, если лампочка перегорела! — сверкнул тот глазами. — Кругом стоят датчики. Чуть что не так, отключает все на хрен!
— Датчик на алкоголь тоже стоит?
— Если б стоял, мы бы совсем не ездили, — заржал Анатолий. — Ильич без этого не может.
Я заметил, что в круг избранных попадали в основном поэты. Особенно хорошо это было видно в ресторане ЦДЛ. Владимир Ильич иногда приглашал меня на дружеский ужин, и к концу застолья за нашим столом оказывались поэты Байбаков, Медведский и Балбесов. Они говорили о вагонах с медицинской техникой, леспромхозах и пушкинских медалях из платины, золота и серебра. Поэт Медведский держал пуговичную фабрику.