Читать «Жребий Кузьмы Минина» онлайн - страница 2

Ушедшее от напористой погони балахнинское войско не успело изготовиться к отпору и, переполошив смятенным отступлением жителей, вместе с ними искало спасения. Охваченная паникой толпа ломила через дворы и загороди, скапливалась у ворот деревянного острога, спотыкалась, падала.

   — Поделом скотине, — брезгливо изрёк, подъехав к воеводе, стрелецкий голова Андрей Микулин.

Воевода искоса глянул на него. Он ещё плохо знал Микулина. Только вечор голова прибыл из Казани с шереметевской подмогой. В его скуластом сухощавом лице с кудлатой чёрной бородкой была жёсткость закоренелого вояки, и брезгливая усмешка вышла тоже жёсткой, злой, вызывая в памяти свирепые времена опричнины.

Алябьев поморщился, но не от слов Микулина: он умел сдерживать себя и не выказывать без нужды благорасположения или неприязни. У него снова заломило поясницу: не молодые лета — с рассвета скакать сломя голову и махать саблей. Тяжёлому телом, обрюзгшему и утомлённому бессонницами, ему уже неусадисто было в седле, тесно в доспехах, и запах едучего пота, густым паром исходивший от лошади, мутил голову. Досадуя на себя и с натугой распрямляя одеревенелую спину, он небрежно махнул боевой рукавицей.

   — С богом! Довершай, Андрей Андреич!

Быстрой стаей, увлекаемые лютым Микулиным, ратники бросились к ещё не закрывшей ворота крепости. Толпа враз подалась перед ними, порхнула в разные стороны. Словно угадывая скорый исход, один за другим замолкали колокола.

Вломившись в острог, часть ратников спешилась у воеводского двора, застучала в ворота. Никто не открывал. Подтащили бревно, с маху ударили.

   — Погодите, вражьи дети, — послышался старческий голос за тыном. — Погодите, отопру ужо. Вам бы, охальникам, всё ломать да крушить!

Слышно было, как, тяжело дыша и не переставая ворчать, старик двигал засов.

   — Входите ужо, — дряблыми руками толкнул он створы. — Токмо неугомон от вас, едина суета. Издавна, ако памятую, всё воюют и воюют. Ещё при покойном Иване Васильевиче Грозном...

   — Ты нас погудками не корми. В дому ли хозяин? — спросил стрелецкий десятник.

С непокрытой, в бурых пятнах, облысевшей головой, в длинной домотканой рубахе и затасканных войлочных опорках, ссохшийся, как гороховый стручок, старик мотнул изжелта-белой бородёнкой и язвительно захихикал:

   — Где же ему быти, лешему? Тута хоронится. Не от праведных деяний. Толковал ему, дурню, что изменушку творит — воротил рыло. Их вон Дмитриев-то сколь развелося, собьёшься, поди! Да сколь бы ни было, любое семя от Ивана Васильевича злое, антихристово...

Старику не внимали, обходили краем, сторожко поднимались на высокое крыльцо хором.

Подъехавший Алябьев мешковато сполз с коня, прислушался к стариковскому бормотанию, усмехнулся в густую бороду. Потом неторопко прошествовал мимо расступившихся стрельцов в светлицу.

Сняв с головы шлем, а за ним шерстяной подшлемник, он размашисто перекрестился на киот с погасшей лампадкой, опустился на лавку у слюдяного оконца и только после этого взглянул на балахнинского воеводу Голенищева. Тот развалисто сидел за неприбранным грязным столом, серое одутловатое лицо было потным, волосы слиплись, висели на челе спутанной куделью. Густо несло винным перегаром. Встретившись глазами с Алябьевым, он хотел что-то сказать, но тут, словно треснув, замолчал последний колокол на церкви.