Читать «Конец черного темника» онлайн - страница 51

Дубовый тройной тын с башнями и тремя воротами: Глебовскими — с западной стороны, Ипатьевскими — с востока и Рязанскими — с юга — ордынцы разнесли сразу же осадными орудиями и зажгли. Брёвна успели прогореть и превратились в чадные головешки. А красные верченые жгуты поднимались из посада, который запалили воины Мамая перед самым уходом в свою Дикую степь.

«Устрашу и не так ещё... Заставлю, собаку, не мира просить, а вместе со мной воевать московского князя. Отсидится в вонючих болотах, вернётся, узрит, что содеяно, пораскинет умом, как жить дальше», — зло думал Мамай о рязанском князе, и недобрая усмешка кривила его пухлые губы. Мамай сидел в кибитке, запряжённой тремя мулами, подаренными ему ханом из Чинги-Туры, столицы Сибирского юрта, после того как Мамай сходил в Хаджи-Тархан и разграбил его.

Задок кибитки был сделан наподобие трона, но без всяких украшений, застеленный лишь шкурой бурого медведя. «Царя правосудного» знобило второй день, и даже вид рязанских пожарищ не возбудил его до счастливого мига сознания своей всемогущей власти: лишь на зубах остался хрустящий привкус древесного пепла...

Он достал из-под сиденья отделанный перламутром ящичек и маленьким ключом, который носил всегда при себе, отпер дверцу. Вытащил флакон с бурой жидкостью и налил в золотой стакан. Выпил.

Мамай не любил вина, предпочитая иное средство... Не как его благородные мурзы, которые на торжествах допивались до одури, потом раздевали своих пленниц и устраивали дикие оргии. У каждого в обозе находились до сотни русоволосых русских, кареглазых черкешенок, смуглых аланок и высоких, с длинными талиями литвянок.

Мамай окинул взглядом своё войско, растянувшееся на десятки вёрст. «Я нужен им сильным», — подумал он, пряча ящичек под сиденье, и поплотнее закутался в пёстрый тоурменский халат, подшитый изнутри соболиным мехом.

Была уже осень. Ветер гнул к земле ковыль. Низкие рваные облака, как чёрный дым от пожарищ, неслись по небу.

Кругом стоял скрип арб, рёв быков и верблюдов, гулкий топот конских копыт. Ордынское войско спешило в Орду.

Мамай подёргал золотую серьгу в правом ухе. «На ханском дворе отогреюсь!» — улыбнулся он, вспомнив нежные ласки младшей жены Мухаммед-Буляка. Перед ним вдруг возникло круглое, лоснящееся от жира, жёлтое лицо хана, жидкая бородка, такие же жидкие на голове волосы, зачёсанные за широкие, как раковины, уши, и на круглом лице бараньи глаза. Мамай брезгливо поморщился. «Бурдюк...»

Как он ненавидел их, пресветлых потомков Чингисхана, Потрясателя Вселенной, который, утопая в роскоши, разврате и крови, народил недоумков, испытывавших свою власть лишь тогда, когда они проявляли крайнюю жестокость. Да разве они могут сравниться с ним, Мамаем, у которого меч острее бритвы, ум хитрой лисицы, хватка волка и сила медведя. И пусть его никогда не поднимут на белой кошме, как истинного чингизида, при стечении всего войска и народа, но он есть правитель, и если перед ханом чернь дерёт глотки, видя его сидящим на кошме выше юрты, то перед ним, стоящим ниже хана, стелется всё, что может стелиться; если хану громко воздают почести, то ему, Мамаю, молча лижут ноги...