Читать «Борьба за право» онлайн - страница 39

Когда я обращаюсь наконецъ къ послѣдней ступени развитія римскаго права, какъ оно выразилось въ Юстиніановой компиляціи, я не могу воздержаться отъ невольнаго замѣчанія, — какое значеніе имѣетъ, какъ для жизни отдѣльнаго лица, такъ и для жизни цѣлаго народа, право наслѣдованія. Каково было бы право этого времени, если бы ему самому пришлось создавать свое право. Но какъ наслѣдникъ, который жалкимъ образомъ влачилъ бы жизнь, если бы былъ предоставленъ собственнымъ силамъ, живетъ богатствомъ, оставленнымъ ему наслѣдодателемъ, точно также чахнетъ слабое, истаскавшееся поколѣніе еще долгое время, питаясь духовнымъ капиталомъ предшествовавшаго, полнаго силъ, времени. Я понимаю это не просто только въ томъ смыслѣ, что оно наслаждается, безъ собственныхъ усилій, плодами чужаго труда, но преимущественно въ томъ смыслѣ, что дѣла, произведенія и учрежденія прошедшаго, происхожденіе которыхъ обусловлено извѣстными силами духа, могутъ еще нѣкоторое время поддерживать этотъ духъ и проявлять его; въ нихъ заключается извѣстный запасъ скрытыхъ силъ, которыя при соприкосновеніи съ ними, переходятъ въ живую силу. Въ этомъ смыслѣ частное право республики, въ которомъ воплотилось сильное, могущественное правовое чувство древнеримскаго народа, оказывало услуги императорскому времени, оживляя и освѣжая его; это былъ оазисъ въ великой пустынѣ позднѣйшаго міра, въ которомъ одномъ только текла свѣжая вода. Но при разрушающемъ дуновеніи деспотизма не могла вырости самостоятельная жизнь, и одно частное право не могло проводить и отстаивать тотъ духъ, который повсюду былъ презираемъ — и здѣсь онъ долженъ былъ впослѣдствіи уступить мѣсто духу времени. Странную печать носилъ на себѣ этотъ духъ новаго времени! Можно было бы ожидать, что на немъ отразятся слѣды деспотизма, суровость, твердость, безправіе; напротивъ его внѣшность представляла совершенную противоположность: кротость и человѣчность. Но эта кротость была деспотическая, т. е. она отнимала у одного то, что дарила другому — это кротость произвола и прихоти, но не человѣчности — пресыщеніе жестокости. Здѣсь не мѣсто приводить всѣ доказательства для подтвержденія этого мнѣнія, мнѣ кажется достаточнымъ указать на одну многознаменательную и заключающую въ себѣ богатый историческій матеріалъ черту характера этого времени, это стремленіе улучшить положеніе должника на счетъ вѣрителя 6) [Доказательство тому представляютъ такие опредѣленія Юстиніана: поручителям предоставлено возражение о преждевременном иске, <...> должникам ― возражение о разделе: для продажи залога установлен ни с чем не сообразный двухлетний срок, и после поступления залога в собственность другого лица должник может выкупить его еще в течение двух лет, но даже и по прошествии этого переода он продолжает сохранять право на излишек, полученный кредитором при продаже вещи. Сюда принадлежат еще неподобающее расширение права компенсации <...>, а также привилегия церквей при ней, ограничение исков за убытки при договорных отношениях двойной суммою, безсмысленное распространение запрета <...>, дарование наследнику при <...> безграничного произвола относительно удовлетворения кредиторов. Юстинианом же введенному требованию, ставившему заключение должника под стражу в зависимость от согласия большинства кредиторов, предшествовал уже, как его достойный прообраз, <...> мораторий, появляющийся впервый при Константине; точно так же и относительно <...> и так называемой <...>, а так же относительно <...> Юстиниан должен предоставить заслугу их изобретения своим предшественникам по трону, тогда как слава перваго государя, признавшаго всю яко бы безчеловечность личной экзекуции и уничтожившаго ее из-за соображений гуманности, принадлежит Наполеону III. Конечно, последняго нисколько не смущала безкровная гильотина в Кайене, точно так же как позднейшие римские императоры не смущались уготавливать совершенно невинным детям государственных изменников такую учать, которую они сами характеризуют словами: <...>; тем прекраснее выделялась, с другой стороны, гуманность по отношению к должникам! Нельзя удобнее разделаться с человечностью как на чужой счет! И преимущественное право на залог, предоставленное Юстинианом законной жене, тоже возникло из той гуманности его сердца, с которой он не упускает случая радостно поздравить самого себя при каждом новом ея припадке. Но это была гуманность святого Криспина, который крал кожу у богатых, чтобы изготовлять из нее сапоги бедным.]. Я полагаю: симпатія къ должнику есть признакъ слабаго времени. Оно же зоветъ это гуманностью. Сильное время прежде всего заботится о томъ, чтобы вѣритель добился своего права, если бы даже должнику пришлось отъ этого погибнуть. Привилегированное залоговое право, которое Юстіанинъ предоставилъ женѣ, обязано было своимъ происхожденіемъ, той гуманной чертѣ его сердца, которой онъ самъ не сознавалъ, при проявленіи которой каждый разъ онъ самъ удивлялся и былъ въ высшей степени доволенъ собой; но это была гуманность святаго Криспина, который дралъ кожу съ богатыхъ, чтобы сшить бѣднымъ сапоги.