Читать «Борьба за право» онлайн - страница 31

Образъ Шейлока вызываетъ въ моемъ воображеніи другой не менѣе поэтическій, но въ тоже время историческій образъ Михаила Колхаса, который съ поразительною правдой изобразилъ Генрихъ Клейстъ въ Новеллѣ того же имени. Шейлокъ выходитъ униженный, его силы надломаны, безъ сопротивленія склоняется онъ передъ судебнымъ приговоромъ. Другое дѣло Михаилъ Колхасъ. Послѣ того какъ имъ были исчерпаны всѣ средства, чтобы добиться своего права, презрительно поруганнаго, послѣ того, какъ преступнымъ актомъ правительственной юстиціи для него былъ закрытъ законный путь, и правосудіе въ его высшихъ представителяхъ до государя включительно, стало открыто на сторону неправды, имъ овладѣло чувство безконечнаго страданія, при видѣ нанесеннаго ему оскорбленія: "Лучше быть собакой, если меня будутъ попирать ногами, чѣмъ человѣкомъ", (S. 23). Твердо принятое имъ рѣшеніе: "Кто отказываетъ мнѣ въ защитѣ закона, тотъ меня толкаетъ въ состояніе дикаря, онъ даетъ мнѣ въ руки дубину, которой я самъ буду защищать себя" (S. 44). Онъ вырываетъ изъ рукъ продажнаго правосудія оскверненный мечь и потрясаетъ имъ такъ, что страхъ и ужасъ распространяются въ странѣ, колеблются гнилыя связи государства, и трепещетъ самъ государь. Но его одушевляетъ не дикое чувство мести, онъ не дѣлается разбойникомъ и убійцей какъ Карлъ Мооръ, который "на весь міръ хотѣлъ протрубить призывъ къ возстанію, возбудить всю природу, чтобы воздухъ, землю и море вести въ бой противъ порожденій гіенны", который изъ оскорбленнаго правоваго чувства, объявляетъ войну всему человѣчеству; но Михаиломъ Колхасомъ руководитъ нравственная идея, идея* что "природа давъ ему силы, наложила на него обязанность достигнуть удовлетворенія за причиненное оскорбленіе, и своимъ согражданамъ дать въ будущемъ безопасность" этой идеѣ онъ приноситъ въ жертву все, — счастье своего семейства, свое уважаемое имя, состояніе, жизнь. Онъ не ведетъ безцѣльной войны ради одного уничтоженія, но онъ направляетъ ее, только противъ виновнаго и противъ всѣхъ его сообщниковъ и когда къ нему возвращается надежда достигнуть своего права, онъ добровольно кладетъ оружіе; но этотъ человѣкъ какъ будто бы былъ избранъ чтобы показать своимъ примѣромъ, до какой степени въ тѣ времена простиралось безправіе и отсутствіе чувства чести, ибо по отношеніи къ Михаилу Колхасу было нарушено данное ему обѣщаніе — охранный листъ и амнистія — и онъ кончилъ жизнь на эшэфотѢ. Но его право было уже возстановлено, и мысль, что онъ боролся не напрасно, что онъ заставилъ уважать право, что онъ оградилъ свое человѣческое достоинство, успокоиваетъ его сердце при видѣ ужасовъ смерти; примиренный съ собой, міромъ и Богомъ, онъ бодро слѣдуетъ за далачемъ. Сколько размышленій возникаетъ по поводу этой правовой драмы. Человѣкъ добросовѣстный, честный, любящій свое семейство, съ дѣтски добрымъ чувствомъ, дѣлается Аттилой, огнемъ и мечемъ разрушаетъ мѣсто, гдѣ скрылся его противникъ и вслѣдствіе чего? Именно вслѣдствіе тѣхъ свойствъ, которые такъ нравственно высоко поднимаютъ его надъ всѣми его противниками, не смотря на то, что они надъ нимъ торжествуютъ: вслѣдствіе его высокаго уваженія къ праву, вѣры въ его святость, дѣятельной силы этого уваженія и здороваго правоваго чувства. Въ этомъ и заключается глубоко потрясающій трагизмъ его судьбы, что именно преимущество и благородство его натуры: идеальный порывъ его правоваго чувства, его героическое, все забывающее самопожертвованіе для идеи права, въ столкновеніи съ жалкимъ тогдашнимъ міромъ: своеволіемъ великихъ и сильныхъ, забвеніемъ долга и трусостью судей, дѣлаются причиной его погибели. Его преступленіе двойною тяжестью падаетъ на государя, его чиновниковъ и судей, которые насильственно вытѣснили его съ пути права и толкнули его на путь беззаконнія. Ибо ни какая неправа да, которую терпитъ человѣкъ, какъ бы она ни была тяжела, по крайней мѣрѣ для непосредственнаго нравственнаго чувства, далеко не можетъ сравниться съ тою неправдой, которую совершаютъ отъ Бога установленныя власти, когда они сами нарушаютъ право. / Юридическое убійство, какъ нашъ языкъ его мѣтко опредѣляетъ, есть по истинѣ смертный грѣхъ права. Стражъ и блюститель закона превращается въ его убійцу — это врачь, отравляющій больнаго, опекунъ, который давитъ своего питомца. Въ древнемъ Римѣ продажный судья подвергался смертной казни. Для правосудія, нарушившаго право, нѣтъ болѣе сильнаго обвинителя, какъ мрачный, полный упрека образъ преступника, который сталъ таковымъ вслѣдствіе оскорбленнаго правовагочувства — этоего собственная кровавая тѣнь. Жертва продажнаго и пристрастнаго правосудія, почти насильственно сталкивается съ пути права, сама становится мстителемъ и исполнителемъ своего права и нерѣдко, не останавливаясь на ближайшей цѣли, дѣлается заклятымъ врагомъ общества, разбойникомъ и убійцей. Но даже и тотъ, котораго благородная и нравственная натура удержитъ отъ этого пути, какъ Михаила Колхаса, дѣлается преступникомъ, а претерпѣвая за это наказаніе, мученикомъ своего правоваго чувства. Говорятъ что кровь мучениковъ проливается не напрасно, и быть можетъ, это справедливо въ данномъ случаѣ; его угрожающая тѣнь сдѣлаетъ на долго не возможнымъ такое насиліе надъ правомъ, какое онъ вынесъ. Я самъ вызываю эту тѣнь, только затѣмъ, чтобы показать самый поразительный примѣръ, до чего можетъ дойти даже сильная и идеально одаренная правовымъ чувствомъ натура, въ тѣхъ обстоятельствахъ, когда несовершенство правовыхъ учрежденій отказываетъ ей въ удовлетвореніи. Тогда борьба за законъ становится борьбою противъ закона. Оставленное Властью безъ помощи противъ насилія, отъ котораго власть должна бы его защищать, правовое чувство само оставляетъ почву закона, и путемъ самообороны старается достигнуть того, въ чемъ непониманіе, злая воля, безсиліе, ему отказываютъ. Даже не только отдѣльныя, особенно сильныя и богато одаренныя натуры, въ которыхъ, если я могу такъ выразиться, національное правовое чувство поднимается въ жалобѣ и протестѣ противъ подобнаго правоваго состоянія, случается иногда что эти жалобы и протесты находятъ отголосокъ во всемъ народонаселеніи и выражаются въ извѣстныхъ явленіяхъ, которые мы, смотря потому какъ народъ или опредѣленное сословіе ихъ понимаетъ или приводитъ въ исполненіе, можемъ назвать народнымъ противовѣсомъ государственнымъ учрежденіямъ. Таковыми были: средневековые Vehmgericht и судебный поединок (Fehderecht) ― вѣскія доказательства безсилія тогдашнихъ уголовныхъ судовъ и бездѣйствія государственной власти; въ настоящее время дуэль служитъ очевиднымъ доказательствомъ, что наказаніе налагаемое государствомъ за оскорбленіе чести не представляетъ никакого удовлетворенія развитому чувству извѣстныхъ классовъ общества. Сюда же можно отнести кровавую месть корсиканца щнародную расправу въ Сѣверной Америкѣ, такъ назыв. законъ Линча. Всѣ они показываютъ, что государственныя учрежденія не соотвѣтствуютъ правовому чувству народа, или общественнаго положенія; во всякомъ случаѣ въ нихъ заключается упрекъ государству, или за то, что оно дѣлаетъ ихъ необходимыми, или за то, что оно ихъ терпитъ. Для отдѣльныхъ лицъ, они могутъ, если законъ хотя и запрещаетъ, но не можетъ подавить ихъ, быть источникомъ тяжелыхъ столкновеній. Корсиканецъ, который, въ силу предписаннаго государствомъ запрещенія, воздерживается отъ кровавой мести, презирается своими, тотъ же, который, подъ давленіемъ народнаго правоваго воззрѣнія, ему слѣдуетъ, попадаетъ въ мстительные руки юстиціи. Тоже самое въ нашей дуэли. Кто отъ нее отказывается, въ тѣхъ случаяхъ, когда это требуется долгомъ по отношенію чести, вредитъ своей чести, кто соглашается на дуэль, будетъ наказанъ — положеніе въ равной мѣрѣ тяжелое какъ для отдѣльнаго лица, такъ и для судьи. Въ древнемъ Римѣ мы напрасно стали бы искать аналогическихъ явленій; государственныя учрежденія и національное правовое чувство тамъ находились въ полномъ согласіи. Только со времени появленія христіанства, христіане стали бѣгать отъ мірскихъ судовъ къ мировому суду епископа, совершенно также какъ въ средніе вѣка евреи отъ судовъ христіанъ къ суду своего Раввина.