Читать «Разруха» онлайн - страница 40

В десятом классе она почти отказалась от еды, сбросила двадцать килограммов и, невольно, две диоптрии. Ее тут же окрестили «зубочисткой». Но самое подлое во всей этой истории было то, что Катя росла умницей, она была настолько потрясающе, интуитивно умна, что с ней было страшно общаться.

Она прочла только одну из моих книг, пришла ко мне на кухню, сделал себе бутерброд с луканкой и попросила меня налить ей каплю ракии; посмотрела на меня своими увеличенными в очках до степени всевидения глазами и сказала:

— «Я молчал и стал соучастником!» Это не я придумала — Макиавелли.

Мне стало больно, она была несправедлива, я понимал, что она делает это нарочно.

— В этом романе… — заикаясь, начал было я.

— В этом коньюктурном романе, — прервала она меня, — ты пытаешься доказать, что тоталитарная система стремится сделать всех нас соучастниками. И тебе, папочка, невдомек, что именно этим говняным способом ты ей служишь, снимаешь с нее вину, распределяя ее между всеми нами, и становишься невольным соучастником системы. Импотентно сопротивляясь насилию, — Катарина интонацией выделила «импотентно», — ты его утверждаешь.

В то душное лето Катарина по-настоящему влюбилась в одного красавчика с аристократической внешностью, самовлюбленного индюка по имени Георги, которого окрестили Джорджем. Влюбилась, но без взаимности: в одну и ту же ночь перед его уходом в армию, он оприходовал мою дочь, и тут же сменил ее на ее лучшую подругу. Катарина выпила две упаковки маминого лекарства — валиума. Это была ее первая попытка самоубийства…

Помню ее неподвижность, ужас растущей тяжести ее тела в моих руках, паническое чувство, что время уходит, словно время было глотками кислорода, мое и Вероники захлебывание временем, попытку Вероники возвратить ее своим сердечным пульсом, вернуть ее к истокам рождения, желание снова приютить ее в своей разъятой утробе, распахнуть над дочерью свои руки-крылья: в одной банка с трубкой и капельницей, в другой — банка с секрецией, текущей из раны в животе. По дороге в «Пирогов» я дважды чуть не врезался в другие машины.

«В чем я ошибся, Господи, — лихорадочно думал я, застыв в ожидании на улице у двери в токсикологию, — я исправлюсь, Господи, услышь мою мольбу, на коленях молю тебя: верни мне мою кровинушку, Господи!»

Недавно окрашенное в желтый цвет здание светилось в ночи. Обожравшаяся кошка мяукнула, прося ласки, потерлась о мою брючину и исчезла в кустах. Наконец врач — как его звали? — выглянул в дверь и сказал:

— Все в порядке… это просто чудо, выкарабкается.