Читать «Картина мира в пословицах русского народа» онлайн - страница 223

Или вот так: «В мои-то пятьдесят с лишним лет мне как-то негоже менять амплуа. Будут, правда, валидолы, корвалолы, кордиамины, суета, а может быть, на недельку и гипертонический криз. Трус не играет в хоккей!» (там же).

Программа есть – надо её выполнять. Семираев приучал себя жить по программе с детства. Ещё в школе он понял, что «можно поступиться всем, всё забыть, но не карандашик с бумагой» (там же. Гл. 3). Карандашик с бумагой он и сделал стержнем своей жизненной программы. Он поступил в Иркутске в художественное училище. Он понял в нём раз и навсегда: искусство требует жертв.

«И когда из армии демобилизовался, – вспоминает Семираев, – и не остался в селе, хотя мать уже перемогалась и была нездорова, когда не приехал на похороны матушки, когда умерла Мария-старшая (первая жена. – В. Д.). Я только всегда знал, что поступаю жестоко, но успокаивал себя – стечение обстоятельств, роковая необходимость – и мучился, а потом мучиться перестал, как отрубило: хватит, нечего себя растравлять ненужными переживаниями, художник должен отбросить всё, что мешает ему двигаться вперёд. Я всегда позже был уверен: поступаю так, а не иначе ради своего звёздного часа, ради искусства, ради будущего» (там же. Гл. 3).

Прагматическая душа у Семираева уже в студенческие годы взяла верх над его подлинной душой. В отличие от своих сокурсников он, «сжав зубы, работал, работал, работал в общежитии, в учебной мастерской, на каникулах» (там же). Результаты не заставили себя ждать. Его триумфом стала картина «Красавица», на которой он изобразил свою будущую жену Марию – деревенскую девушку, подрабатывающую в городе домработницей в квартире академика. «Это была наиболее счастливая моя картина, – хвалился профессор Семираев. – Она потом объехала весь мир, и её много раз репродуцировали» (там же).

Натурщица Мария забеременела от молодого художника. Ему пришлось на ней жениться. Их брак закончился самоубийством молодой жены. Семираев нашёл объяснение её самоубийству: она зачахла в их доме. Как ей было не зачахнуть, если она была совершенно не нужна своему мужу, занятому только своей карьерой? Осталась пятилетняя дочь Маша-младшая.

Дочь повзрослела. Обнаружила в их доме фотографии, которые её папа втайне от неё использовал в работе над портретами. Она была возмущена. Он её уговаривает. Но между ними нет подлинной близости не только из-за этих фотографий. Главная причина в другом: они жили по существу отдельно друг от друга.

Вот как Семираев описывает свои отношения с дочерью: «Она не знала и не чувствовала моих проблем, а если и понимала их, то сочувствия к ним, сострадания к отцу у неё не было… Моя дочь была на другом враждующем материке. Она не хотела меня знать, потому что заранее меня знала. Не верила в мою – клянусь, она была! – не верила в мою выскользнувшую искренность. Лучше бы меня не было вовсе, читал я на её лице. А уж коли я существую и она зависит от меня, то самое большее, на что она могла согласиться, – это на гадливое равнодушное перемирие. Ну, что ж, значит, как и всегда, один» (там же. Гл. 2).