Читать «Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта» онлайн - страница 58

– Ты, дочка, краски не жалей! – наставлял он маленькую девчушку, выводившую на заборе полевые цветочки. – Лютик азиатский, он посередке чуть с зеленцой, а по краям желтый-желтый, что твой желтый дом. Мажь гуще, не боись!

Рядом с девчушкой трудился хулиганистого вида паренек. Его Азефушка тоже не обделил отеческим наставлением:

– А ты, братишка, раз уж взялся за подсолнух, так хоть семечки по-людски нарисуй, покрупнее. И на Ван Гога не смотри, не указ он нам. Винсент, он вообще, если хочешь знать, не подсолнух рисовал, а ерусалимский артишок. Это овощ такой навроде картошки. Так он, Винсент этот, клубни-то сожрет, а цветок нарисует. А нам ихний артишок без надобности, мы люди русские. Я как-то поел этих семечек ерусалимских, так потом три года гнил изнутри. Еле спасли доктора.

– Вскрывали? – поинтересовался парнишка.

– Не, по юзерпику откачали. Да мажь ты сёмки погуще, тебе говорят!

Разглядывая Азефушкин натюрморт, Кондрат аж прищурился: стена переливалась таким солнечным блеском, что было больно смотреть. Куратор снова тихо выбрался из толпы и двинулся к третьей секции.

Там густо крыла стену красным Малаша Букина. Окунув квач в ведро, она на пару секунд замирала, как львица перед броском, а потом делала резкий выпад: стряхивала краску на забор или проводила по нему полосу, а то и просто с размаху лупила кистью о бетон. Несмотря на всю экспрессию метода, среди разнокалиберных пятен узнавались контуры органов человеческого тела: сердца, легких, печени и мужских принадлежностей, хотя нарисовано все это было кое-как и разобрать, где что, было нелегко. Зато не вызывала разночтений верхняя часть картины: густое темно-синее небо и крупные серебряные звезды.

Зрителей у Малаши собралось даже больше, чем у Прудоморева, но держались они скованно: испуганно жались к проезжей части, стараясь сохранить дистанцию между собой и художницей. Помогать никто не решался.

– Кондрат Евсеич, а что она рисует? – поинтересовался Тимоша, когда они уже выбиралась из толпы.

– А тебе зачем? – прищурился Синькин. – Что, Малашка понравилась?

– Ну… в общем, да.

– Ты смотри, осторожней с ней. Баба обоюдоострая. А насчет картины – взял бы да пораскинул мозгами. Что ты там увидел?

– Ну, печенки-селезенки какие-то. Звезды еще.

– Ага! И что вместе получается? Не догоняешь? Ладно, так и быть, скажу. Картина эта, май диа френд Тимоти, чисто британского содержания. Называется „A Midsummer Night’s Dream of Female Jack the Ripper“. А ну-ка, батлер, переведи!

– «Сон… Джеки-потрошительницы в летнюю ночь», – медленно произнес Тимоша.

– Точно! Соображаешь. Маня этот гендерный сюжет уже седьмой раз разрабатывает. Только раньше краской не пользовалась.

– Все бы вам шутить, Кондрат Евсеич, – насупился Тимоша.

Больше он вопросов не задавал.

Работы других хушистов оказались добрее и доступнее для народа. Гриша Мичурин нарисовал пальму, на которой вместо кокосов росли исконно российские овощи – репа, морковь да свекла. Под пальмой, прислонившись щекой к стволу и прижимая к сумке бутылку водки, спал симпатичный Снегуру. На него падали крупные хлопья снега, которые Грише помогали выводить местные школьники. Овощи, несомненно, занимали важное место и в творческом подсознании Тереши Гаджета: он нарисовал похожую на морковку ракету, изрыгающую из сопла зеленоватое пламя.