Читать «Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985—1999 гг.» онлайн - страница 16

Горбатый мост

Неверно считать 1998 год временем, когда произошла консолидация протеста – это был просто очередной, еще более массовый всплеск. Очагов типа стачек и перекрывания дорог было много, но они были разобщены и потому неэффективны. Это была оборонительная стратегия, когда люди требовали зарплаты – когда же спустя месяцы ее выдавали, то из-за инфляции на эти деньги ничего нельзя было купить.

Неуверенность в завтрашнем дне не придавала очков в пользу коллективных действий. Рабочий класс никогда не восставал из-за куска хлеба. Восстание поднимает не нищета, вперед толкает чувство достоинства. Тогда же вместо солидарности все пытались выйти из положения индивидуальным образом. Такая психология действует до сих пор, а начавшееся повсеместное кредитование усугубляет ситуацию. Когда у тебя долги за квартиру, машину и холодильник, то как тут бастовать?

Когда Ельцин расстреливал Белый дом, то из Кузбасса направили поезд сторонников. Теперь же они сами оказались возле этих стен. Чем-то лагерь напоминал Occupy Wall Street – куча палаток, долгие споры по вечерам с подошедшими горожанами. Тогдашней музыкой лагеря стал монотонный перестук касок, который мне запомнился за те шесть раз, что я ходил к ним в гости. Акция у Горбатого моста была символическим жестом, который должен был спровоцировать народ на подъем и оказать моральное воздействие на власти.

Работодатели без проблем отпустили своих сотрудников к Горбатому мосту. Впрочем, потом руководство «Независимого профсоюза горняков» после длительных торгов банально предало своих. Сами шахтеры потом рассказывали, как удивились, что без всякой борьбы их выгнали и отправили по поездам. В то же время в Ярославле родилась идея замкнуть, как они называли, огненное кольцо вокруг Москвы. Поднялись рабочие автомобилестроительных и моторных заводов. Компартия все время обещала поддержку, но когда наступил день акций, то слилась – в итоге лишь женщины на час перекрыли главную улицу. Несмотря на боевой задор рядовых активистов, компартия стала лояльной, и оказывала лишь мнимое сопротивление. В то время они надеялись на то, что пост премьера получит Евгений Примаков, которого считали своим человеком. Да, при Примакове внешняя политика стала более патриотической, но изменения неолиберального курса в экономике не произошло.

Я вовсе не удивлен, что социологические опросы фиксировали мнения, будто шахтеры – это эгоисты, которые шантажируют власти только ради своих интересов. Согласно опросам многие были убеждены, что акции были не спонтанными, а спланироваными. Безусловно, если руководители освободили подчиненных ради участия в протестах, то здесь не всё так просто. У красных директоров, конечно, были свои интересы, но нельзя сказать, что это исключительно их инициатива.