Читать «Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы» онлайн - страница 212

Генрих Харрер

«Хенриг, ты волосат, как обезьяна!»

Оставшись одни, мы вместе убрали фильмы и накрыли аппаратуру желтыми чехлами. Потом спустились в просмотровый зал, в который через открытое окно падали солнечные лучи, подсвечивая узоры роскошного ковра. Хорошо, что я к тому времени уже достаточно натренировался сидеть скрестив ноги, ведь в окружении Далай-ламы не использовались ни стулья, ни подушки. Поначалу я не решался садиться, потому что знал, что даже министрам не дозволяется сидеть в присутствии Божественного Правителя. Кроме того, в зале не было трона, который хоть как-то подчеркивал бы разницу в статусе. Но мальчик просто взял меня за рукав и потянул вниз, так что никаких сомнений больше не осталось.

Он сказал, что уже давно планировал встретиться со мной, понимая, что этот шаг необходим, чтобы узнать что-то о внешнем мире. Он предвидел возражения регента, но решил настаивать на своем и даже подготовил ответную речь. Он твердо решил к религиозному прибавить научное и практическое знание, и я казался ему самым подходящим человеком для помощи в этом деле. Он не знал, да и, наверное, это бы его не слишком впечатлило, что когда-то у себя на родине я выдержал экзамен на звание учителя. Зато Далай-лама поинтересовался моим возрастом и был немало удивлен, услышав, что мне всего тридцать семь лет. Как и многие другие тибетцы, он принимал мои «желтые» волосы за признак преклонного возраста. С ребячливым любопытством он стал разглядывать мои черты и даже пошутил насчет моего большого носа. По нашим меркам у меня вполне нормальный нос, но на фоне маленьких монгольских носов он нередко привлекал чрезмерное внимание. Наконец правитель Тибета заметил у меня волоски на тыльной стороне ладони и со смехом сказал: «Хенриг, ты волосат, как обезьяна!» Мне тут же пришло в голову, что́ на это можно ответить: я знал легенду, согласно которой тибетцы ведут свой род от божества Ченрези и дьяволицы. Во время соития с ней Ченрези принял образ обезьяны, а так как Далай-лама является реинкарнацией этого Будды, то в этом сравнении нет ничего для меня обидного.

Благодаря этим веселым замечаниям наш разговор сразу принял непринужденный характер, мы совершенно перестали стесняться друг друга. Теперь и я мог внимательно рассмотреть Далай-ламу. И укрепился в том приятном впечатлении, которое у меня создалось после наших мимолетных встреч. Кожа у него была много светлее, чем у среднего тибетца и даже чем у лхасских аристократов. Меня сразу очаровали его выразительные, совсем немного раскосые глаза; они так и светились жизнью, во взгляде не было скрытности, так свойственной многим монголам. Щеки у него пылали от возбуждения, ему не сиделось на месте. Уши были слегка оттопырены – это одна из примет, по которой в нем признали воплощение Будды, как мне рассказали позже. Волосы у него были немного длиннее, чем обычно носят тибетцы, чтобы хоть как-то защитить мальчика от холода Поталы. Для своего возраста он был довольно высок и наверняка скоро должен был сравняться по росту со своими родителями, которые оба имели статные фигуры. К сожалению, он так много учился и вообще проводил столько времени в сидячем положении, что несколько подпортил себе осанку. Руки с длинными пальцами красивой и благородной формы по большей части лежали спокойно. Я заметил, что он часто с изумлением следил за движением моих рук, когда я подкреплял свои слова жестами. Даже моя довольно скупая жестикуляция привлекала внимание Далай-ламы, потому что тибетцы к ней вообще не прибегают, – наверное, это одно из проявлений азиатского спокойствия.