Читать «Перелепи мое лицо» онлайн - страница 4

Александр Исаакович Мирер

— Никогда бы не поверил, — сказал он, чувствуя, что губы плохо слушаются, шея онемела, а в желудке холод. — Как же? Больно же, наверно, когда по живому, как по пластилину, это клетки, они живые, и эти… Окончания… Нервные окончания — они же чувствуют? А? Боль ощущают… Андрей замолчал и сунул в рот пальцы. Прошепелявил: — Не… Это фокус.

— А попробуй сам, — Яков протянул ему карандаш.

— Нет, этого не надо, — в панике отдернул руку Андрей и подумал: «Вот какой он, настоящий страх…» Потом вскочил, заметался по комнате, что-то взял с полки, переставил, вдруг рванулся к столу и схватил карандаш тяжелый, теплый… И судорожно чиркнул себя по тому же месту на ладони, где тушевал Яков.

Желобок! Еще глубже! И никакой боли. Немного жжет и чешется. Прошло и это.

Тут Андрей завыл от восторга, а Яков рассердился:

— Ну? Что воешь? Никакой собранности… А дальше — как быть? Куда его девать?

— Дальше, дальше… — Андрей его не слушал. — Дальше? После подумаем, успеем! А тяжелый какой!

— Отнесем ученым. Жаль отдавать, поэкспериментировать бы, — сказал Яков.

Андрей крепче сжал карандаш и лихо, бодро уничтожил желобок. Бесследно. Подскочил к зеркалу, затушевал шрамик на подбородке. Был у него такой след наших младенческих забав…

— А-а! Видал?! — завопил Андрей. Великолепные планы роились в его благородной, хотя и взбалмошной голове. А этот холодный скептик, умник, помешанный на Дарвине, — ледышка! Бесчувственный книгочей… Отда-ать?!

— Никому не отдадим! — крикнул Андрей. — Может, и отдадим, но потом, потом, а сначала — применим…

— Как намереваешься применять? — отозвался бесчувственный.

— Если Анечке Федосеевой ушки подправить, а? — вкрадчиво спросил Андрей-искуситель. — Лопушки? (Он показал, какие уши у Федосеевой). А? Любовь до гроба обеспечена…

Яков покраснел до шеи, но спросил очень тихо:

— А ты как употребишь? На чьи уши?

— Не твое дело.

— Согласен, — сказал Яков. — Анечка — тоже не твое дело — И запомни еще: мне купленная любовь не нужна. Даже любовь до гроба.

Помолчали. Яков взвесил карандаш на ладони, спрятал. Вздохнул. Сейчас же Андрей тронул его за плечо:

— Яш, ведь я чего хотел… Этой штукой можно лицо поправить, а? Морщины, все такие складки убрать?

Яков кивнул.

— Мать стареет, — сказал Андрей. — За осень, говорит, так изменилась не узнать… Позавчера, знаешь, стоит у зеркала, смотрит на себя и плачет. Я бы потренировался на себе, а потом как-нибудь ее подправил. Она же красивая!

Больше они не спорили. Решили отложить окончательные действия и пойти к Бобу — экспериментировать на хомяках. (Боб — это я. У меня в то время хомяки страшно расплодились. Только взрослых было двадцать девять штук.)

И они пошли.

Наверно, Борис Иванович давно стоял у подъезда. Поднятый воротник заиндевел, морщины на лице казались фиолетовыми. Друзья потом рассказывали, что их поразили морщины — почему он свое-то лицо не отретушировал?