Читать «История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.» онлайн - страница 13

Владимир Михайлович Тихонов

Различаясь в характеристике социальной структуры традиционной Кореи, историографические традиции Южной и Северной Кореи в то же время похожи друг на друга утверждением, что «корейский народ», «субъект корейской истории», сформировался якобы уже в древности. Если северокорейские историки возводят формирование «гомогенной корейской нации» уже ко временам Древнего Чосона (а в последнее время — вообще чуть ли не к палеолиту), то даже те южнокорейские специалисты, которые справедливо указывают на значительные различия в этнокультурных комплексах Пэкче, Когурё и Силла, часто утверждают, что в период Объединенного Силла якобы произошла уже «гомогенизация» подчиненного силласким правителям населения. Утверждения подобного характера, однако, весьма спорны — источники показывают, что вплоть до конца этого периода потомки подданных Когурё и Пэкче упрямо считали себя именно когурёсцами и пэкчесцами. Крайне сложным является и вопрос о «гомогенизации» населения в период Коре. С одной стороны, формирование общего этнокультурного самосознания, которое очень условно можно назвать «протонациональным», было ускорено общенародной борьбой с монгольскими завоевателями. С другой стороны, однако, сепаратистские мятежи под лозунгом, скажем, восстановления государства Силла, случались и в этот период. О формировании более или менее гомогенного общекорейского правящего сословия можно, по-видимому, говорить лишь в применении к XV в. — периоду общей стабилизации в политическом, социальном и культурном отношении. В то же время, несмотря на то, что изобретение корейского алфавита облегчило проникновение конфуцианских норм в простонародную среду, простолюдины различных уездов и провинций оставались, в условиях натуральной экономики, практически изолированными друг от друга. Мышление господствующего слоя — хотя он и был относительно гомогенным в культурном отношении — до самого конца чосонского периода основывалось на сословных конфуцианских, но не «национальных» ценностях. Горизонт же простолюдинов — на которых конфуцианская идеология также оказывала немалое влияние — был ограничен рамками «своего» села или района. В этом смысле, нельзя забывать, что в данной работе мы именуем подданных традиционных династий Корейского полуострова «корейцами» лишь условно: те элементы «протонационального» сознания, что существовали в развитом классовом обществе Корейского полуострова, все равно оставались вторичны по отношению к сословной этике или региональной идентичности.