Читать «Зеленый остров» онлайн - страница 3

Вячеслав Васильевич Бучарский

— Дедуль, ска-а-азку! — избалованно потребовала Лена.

Для того он и нужен в доме, мужчина, чтобы принимать на руки вымытого, как бы вновь рожденного ребенка. Ефим Петрович в это верил, потому и не сердился на внучку, мешавшую следить за тем, что говорили с экрана. Бог с ними, с международниками! Разве можно сравнивать их высокоабстрактные формулы с тем, что хочет услышать разомлевший ребенок!

— Дедулечка, почему ты не рассказываешь сказку! — капризничала Лена.

Мысль Ефима Петровича резво побежала по тропинке в гору, туда, где цвели и зеленели сказочные деревья. В пути она ловко обогнула угрюмый выступ, утверждавший, что отца, а не деда должна радовать мать выкупанно-возрожденным ребенком.

Ефим Петрович попросил Зою убавить громкость телевизора и украшенным, напевным голоском стал рассказывать — может быть, в сотый раз про то, как купец собирался на ярмарку и запоминал наказы трех своих дочерей. Лена оцепенела, завороженным взглядом зацепилась за трещинку в потолке.

Зоя переодевалась, хоронясь за открытой створкой шкафа.

— Мам, а разве у тети Ларисы есть хвост? — спросила Лена.

— Какой еще хвост! Дедушка рассказывает, а ты не слушаешь, — сердито ответила Зоя, шурша одеждой.

— А почему тогда бабушка говорила, что тете Ларисе шлея под хвост попала?

Ефим Петрович не сдержался, захохотал. Зоя с удивленным лицом высунулась из-за створки. Старательно тая неприязнь к жене брата, она боялась, чтобы это чувство не передалось дочери.

— У людей не бывает хвостов! — внушительно произнесла Зоя.

— Это правда, Леночка, — поддержал Ефим Петрович. — То поговорка просто. Вот когда кто-нибудь без причины сердится, то говорят, что шлея ему это самое…

— А почему тетя Лариса всегда сердится?

— Ну почему всегда! — возразил дед. — Получат они с дядей Лешей отдельную квартиру, родят маленького мальчика или девочку — и тетя Лариса станет такой же доброй, как твоя мама. Кто, по-твоему, у них первым родится: мальчик или девочка?

— Лучше девочка, — авторитетно сказала Лена. — Мальчишки — грубятина!

* * *

Одетые не по-летнему четыре старухи сидели на лавочке возле калитки. Самая древняя из них грелась в плюшевом, черном, словно обуглившееся дерево, полупальто. И дома на этой глубинной улочке большей частью были ветхими, одноэтажными. Из раскрытых окошек слышалось одно и то же: шум стадиона и захлебывающаяся, с грузинским акцентом скороговорка комментатора. Нередко из распахнутых створок обдавал густой волной запах борща. Потрескавшийся асфальт жался к дощатым заборам и стенам домов в шелушащейся краске.

Уже не громыхали по улице смрадные грузовики, деловая жизнь под вечер затихала. Прохожие заметно сбавили шаг, потому что закрылись магазины. Но народу было еще много, и старушкам у калитки с кованой задвижкой хватало впечатлений. Они всматривались в Зою Дягилеву, пока та приближалась, проходила мимо, поскребывая асфальт высокими каблучками, удалялась. Ее зеленая юбка, коричневая гипюровая блузка, бусы из некрупного янтаря — все было обычным, примелькавшимся. Старушки молча дожидались следующего прохожего, только одна — в обугленном панцире — позавидовав теплому свечению лица Зои, сказала негромко: