Читать «Большие и маленькие» онлайн - страница 172

Вокруг скакали, захлёбывались лаем прибежавшие на шум заварушки собаки. Из-под их пружинящих о землю лап разлетались облака пыли.

– Не поверишь, у меня пыль – одно из ярчайших воспоминаний детства, – говорила Соня, отходя от только что прикрытого окна: на соседнем участке мастера принялись шкурить оштукатуренные стены, пыль полетела по всей улице.

В стакане, который держала Соня, покачивался апельсиновый сок. Бёдра её покачивались, когда она шла от окна. Душа его покачивалась. Это был один из тех редких случаев, когда на Соню нашло настроение поговорить.

– У нас в военном городке окна выходили на склон холма. Долгий такой, покатый склон. Сбегал до самой дороги. Летом на каникулах меня редко куда вывозили. Книжки все я быстро перечитала. Рисовать у меня плохо получалось. Сидела возле окна часами, смотрела, как проезжают по дороге машины. И за ними клубится пыль. Бывало очень красиво, когда солнце под нужным углом. Пыль тогда сверкала как бриллианты.

– Вот именно так? – рассмеялся он. – На сколько карат, Сонь?

– Не знаю, Цибочка. На миллион, наверное. На миллион карат.

Когда мир перестал падать и лишь тихонько сползал куда-то вбок, Циба открыл глаза. Он лежал на скамейке, на которую его отнесли Бычок с Витей – перед крайним коттеджем. Попробовал привстать. Не получилось, остановила серьёзная резкая боль вдоль всего организма. Его бурно вытошнило сгустками проглоченной крови. Кто-то подошёл, придерживал ему лоб. Женская рука. Проблевавшись, Циба тронул помогавшую ему руку в знак благодарности. Утёрся сгибом локтя.

– Сволочь ты, – вздохнула Катя, усевшись на качели перед лавкой. – Сволочь и дурак.

Циба молчал, соглашаясь. Говорить и не хотелось, и не моглось.

Боль сделалась вязкой, застыла студнем. В голову начала вползать трусость. Стал прислушиваться к себе: что поломано, каков итог. Коваль поработал над ним основательно. До носа таки добрался. Возможно, не один раз. Оба глаза заплыли. Рёбра, справа. Похоже, почки. И почему-то руки болтаются как плети.

– Зачем было ему говорить? Теперь-то зачем?

Качели нежно поскрипывали. Раскачиваясь, Катя вытягивала вперёд ноги, и Циба видел её дочерна испачканные землёй подошвы.

– Легче тебе стало? – спросила она, останавливаясь и наклоняясь вперёд. – Легче, я же вижу… Все вы, мужики, эгоисты. И сволочи.

Катя снова успела набраться. Хорошая она. Только вся какая-то жалобная, с сучьими покорными глазами. Заглядывает этими своими глазами на мужиков, выпрашивает большой радости. А получает мелкие подачки. Соня говорила про неё: «Катерина – праздник, который некому отпраздновать». Циба набрал было воздуха, хотел сказать Кате, чтобы она не пила больше. Но она уже уходила от него – к Дону, к пляшущему между сидящими человечками костру.

Циба попытался подняться с лавки – и не смог. Встревожился: не позвоночник ли. «Отлично, – говорил себе с горечью. – Начинаю бояться за своё драгоценное здоровье. Считаю косточки. Так возвращается жизнь. Назад, Цибулёнок, на мусорную землю. Жить, Циба, жить».