Читать «Меч и плуг» онлайн - страница 48

Николай Павлович Кузьмин

Ладно, по-другому будем считать. Меньше двадцати пяти пудов на десятине ведь не берете? (Нарочно взял самый нижний предел.) Или берете?

— Да что ты с ними! — не утерпел у себя в окошке Емельян. — За такой урожай руки надо отрубить!

— Пускай. Смотрите, я кладу двадцать пять. Значит, и налогу такой человек заплатит всего десять фунтов. И все! Но ведь есть у вас и такие, у кого но четыре десятины на едока. (Сам не зная почему, но глянул на Милованова и сразу понял: не ошибся, этот земли успел нахапать.) Ну вот, давай посчитаем ему. Как, может он собрать по-о… ну, скажем, по семьдесят пудов?.. Вот ему и поднесут налог — одиннадцать пудов.

Договаривая, надел фуражку и поднялся, стал застегивать ворот. Мужики сгрудились вокруг.

— А когда все будет… вся благодать-то эта? — поинтересовался Сидор Матвеич.

— Да хоть сейчас. Сегодня. А разобьем Антонова — и вообще живи не хочу. Никто мешать не будет.

У себя в боковушке Емельян слышал, что комбрига провожали гурьбой, не хотели отпускать.

— …А куда смотрите? — раздавался голос Котовского. — Весна проходит, такие дни стоят, а вы завалинку шоркаете. Земля ждет!

— Боязно. Сунься за деревню — подстрелят.

— Защиту дадим. Для того и приехали.

Напоследок, когда комбриг уже взбегал на крылечко, Милкин сказал таким тоном, будто сообщал приятную новость:

— А ведь клянут вас по деревням, Григорь Иваныч, ох клянут! Сам слыхал.

Похоже было, что комбриг с легким сердцем отмахнулся.

— А кого вы не клянете? Вы отца с матерью так пушите, что хоть иконы выноси.

И скрылся в доме.

Глава шестая

— Заметил, Григорь Иваныч? Этот, вылупленный-то? — Емельян двумя пальцами ото лба изобразил пучеглазие. — У него сын в лесах.

— Ранен?

— Кто, Шурка? Черта ему сделается! Змеиная семейка. Рассказать тебе — не поверишь.

Оказывается, толкуя с мужиками о налоге, комбриг догадался правильно: Милованов, пользуясь тем, что прежний комбед перераспределял землю «по силе возможности», нахватал себе сверх меры, хотя семья у него известно какая: сам, да жена, да сын-баламут. Ясно, надеялся на чужие руки, на чужой горб, — самому столько не осилить.

Смеркалось. Юцевич вышел распорядиться, чтобы принесли лампу. Григорий Иванович, пользуясь роздыхом, покачивался на стуле. К вечеру накапливалась усталость, хотелось лечь, вытянуться, закрыть глаза.

В сумерках, наедине, голос Емельяна звучал негромко, задушевно. Солдат жаловался, что урожай в последнее время действительно редкий, редкий год удастся. Выручались тем, что держали коров. Куда девали молоко? А известно: на молоканку. Тот же Путятин по договору со всей деревней собирал молоко для маслозавода.

— Сколько платил?

— Платил?.. — припоминая, Емельян завел глаза под лоб. — Да, помню, копеек по сорок за пуд.

— Сколько, сколько? Да вы с ума сошли! Так он вас на самом деле заставит солому жевать. Это ж грабеж! Сколько же он наживал?

— На мужике кто не наживал? Только ленивый.

— Сами вы ленивые! — возмутился Григорий Иванович, узнав, что снятое молоко (его крестьянам отдавали обратно) спаивали скотине или же выливали прямо на землю. — В Молдавии из него сыр делают. Сыр! Ел, нет?