Читать «Меч и плуг» онлайн - страница 45

Тишина. Ни одна голова не поднималась. А что, в самом деле, возразишь? Понять не трудно, чего там не понять. Отдавать — вот чего душа не переносит. Свое — оно и есть свое.

Не вынес молчания и завозился Иван Михайлович Водовозов, сидевший до сих пор незаметно. Пока шел спор Котовского с мужиками, он угрюмо смотрел себе под ноги и, морща лоб, о чем-то напряженно размышлял.

— Солдат — что? — задумчиво проговорил он. — С солдатом мы бы поделились. Солдат не объест. Буржуйцев разных неохота кормить. Как паразиты живут.

— А я о чем? — обрадованно подхватил Милованов. — И я про то же самое!

— Ты погоди, — Иван Михайлович даже не взглянул на Милованова. — С тобой разговор другой. Тебя если и потрясти маленько — не обеднеешь. Ты вон свиней пшеницей воспитываешь, а люди хлеб над горсточкой едят.

Милованов вспыхнул и тревожно метнул взгляд на Котовского.

— Замолол! Я, что ли, виноват, что вы на зиму не запасли?

— Было бы из чего — запасли бы, не дурней тебя, — продолжал Водовозов. — Ты вон земли нахватал — управиться не можешь, людей нанимаешь, а через наш надел старуха перескочит. Тебя чуть прижмет, ты в поземельный байк идешь, ссуду берешь, а я куда сунусь, если у меня семь тощих собак в хозяйстве?

— Про землю не мне жалуйся! — отрезал Милованов. — Землю мужикам сам Ленин отдал.

— У нас-то не Ленин раздавал, — прищурился Водовозов. — И ты это хорошо знаешь.

Милованов заерзал.

— Что же молчал-то, когда время было? Земли было — бери сколько можешь.

— Ишь ты как запел! Поди-ка поговори тогда с вами. Сыпок твой распрекрасный… Ему в оглоблях ходить, а он… Глотку свою в двадцать диаметров разинет, переори- ка попробуй вас!

— Не мели, не мели чего зря! — прикрикнул Милованов, не переставая поглядывать в сторону Котовского. — Ты о деле говори. Глотка! Вот ты глоткой-то и работаешь. У людей на руках мозоли, а у тебя на языке.

— Это у меня на языке?! — взвился Водовозов и, наступая, стал взглядывать то на голову, то на ноги обидчика. — Да я тебе сейчас такую мозоль поставлю!

— Не лезь, не лезь, хвороба, — отпихнул его Милованов. — А то как ткну, сразу сопли высушу!

— Ты?! Мне?! Ах-х ты…

И быть бы драке, не вмешайся мужики. Водовозова и Милованова схватили за руки, усовестили, развели по местам.

— Ну-ну, — усмехнулся Котовский, пощипывая усики. — Жизнь, я гляжу, у вас…

Водовозов снова вскочил, никак не мог успокоиться.

— Жить, Григорь Иваныч, потом будем, сейчас бы справедливости добиться!

Лицо его горело. В деревне Иван Михайлович славился своей небывалой невезучестью. За что бы ни принялся он, все у него выходит не так, как у людей. Корову заведет — она в короткий срок сделается неудойной и шкодливой, как коза. Теленок народится — от поноса изойдет. Свинья, извечная крестьянская копилка мяса на зиму, и та не приживалась. У соседей свиньи как свиньи, а у Водовозова тощие, длиннорылые, ногастые, точно собаки. От постоянных неудач Иван Михайлович настолько озлобился, что стал, как говорили в Шевыревке, человеком неверешным: ему одно, а он в ответ совсем наоборот. Словно кому-то в отместку… Кроме того, с Миловановым у него давнишние нелады из-за дочери Насти: миловановский парень Шурка не давал девке проходу, однажды Иван Михайлович даже погнался за ним с вилами.