Читать «Меч и плуг» онлайн - страница 39

Николай Павлович Кузьмин

О человеке, прибитом на воротах, Емельян сказал, что это Панкратов, шахтер, бежал в деревню из Донбасса от голодухи; был активистом, помогал продотряду: бандиты извели у него всю семью, оставили от хозяйства одни головешки.

Да, похозяйничали в Шевыревке лихо. Рассказывая, Емельян уже не замечал, как морщится комбриг от едкого дыма самокруток. Солдата не покидала горечь запоздалого и, к сожалению, бесполезного раскаяния в собственной слепоте: бандиты, по существу, застали Совет врасплох, «взяли тепленькими, как цыплят», хотя сигналы об опасности были и, отнесись Совет ко всему «с головой», многого удалось бы избежать. Так вот же, думали — свои, деревенские, до лютой крови не дойдут, постыдятся. А вышло… да сами, поди-ка, видели, что вышло.

Комбриг наставительно сказал, что в деревне учреждается ревком, революционный комитет, — значит, надо приниматься за работу.

Емельян с готовностью встал, ловким солдатским движением одернул гимнастерку. Ревкому, на его взгляд, первым делом следует приняться за раненых бандитов, оставленных на излечение в деревне. Чего прохлаждаться, чего ждать? Он уже прошелся, выяснил, чьи они, где лежат, — дело не затянется.

К удивлению Емельяна, комбриг сдвинул крупные породистые брови, потряс бритой головой:

— С ранеными не воюю!

— Я про бандитов говорю, — уточнил тогда солдат.

— Все равно!

Емельян в растерянности оглянулся. Юцевич что-то самозабвенно штриховал на листе бумаги.

— Но их народ требует! — нажал Емельян. — Народ.

— А вот и объясни пароду. Хитрое дело — справиться с раненым? Много ли ему надо? Он сейчас меньше малого дитя… Солдат, а не понимаешь.

— А они что делали? Ты бы поглядел!

— На то они и бандиты. Им конец, вот они и лютуют. Но ты-то… мы-то!

— Против народа я не пойду! — заупрямился Емельян. — Да ты понимаешь, кого под защиту берешь? У народа на них душа горит. Душа!

— Не шуми. Кто виноват — с того спросим. И здорово спросим. А сейчас… сам понимаешь.

Нет, не понимал солдат, и все в нем становилось на дыбы.

— Значит, что же… мы уж и своему дерьму не хозяева? Так выходит?

Полное бритое лицо комбрига оставалось невозмутимым.

— Ты солдат. Закон обязан знать. Заколи его в бою — святое дело. А лежачего да еще больного…

Емельян строптиво наклонил голову.

— Закон… Вот вы уйдете, а мы останемся. А жить как? Как, я спрошу, жить с ними? Разве вынесет душа?

Незаметно поднялся Юцевич, налил в стакан воды и поставил на стол рядом с темной рукой солдата. Емельян взглянул на стакан, не понимая, зачем он.

— Ты теперь власть, — втолковывал Котовский. — Берись, налаживай. Дорогу тебе очистили. Но — по закону. И никаких!

— Слушай… брось ты их жалеть! Нашел кого…

От волнения Емельян поперхнулся, кашель согнул его пополам. Припадая грудью к столу, он мотал сизым, набрякшим лицом. На висках, на шее от натуги вздулись жилы. Тыкаясь рукой, слазил за табаком к стал жадно, глубоко затягиваться — полегчало…

Начальник штаба и комбриг переглянулись над его головой.

— Слушай, — сказал Котовский, — тебе бы полечиться надо, а?

«Вот, вот… — Бледные губы солдата тронула усмешка некоего превосходства. — Лечиться… Их лечи, соблюдай свой закон! Не воюет он с ранеными… А они вот вылечатся, так еще покажут. У них-то свой закон!»