Читать «Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович» онлайн - страница 42
Елена Якович
* * *
Мы оказались в Венеции в ноябре 1993 года, когда совсем еще свежи были впечатления от октябрьских событий, от нескольких дней гражданской войны в Москве. Помимо всего прочего, к поездке мы готовились в оцепленном «Останкино», там, в Алешином кабинете, лежали наши паспорта с итальянскими визами, они чуть не сгорели во время штурма, все вообще могло сорваться. Ощущения от всего этого были такими, как будто мы все прошли по острию бритвы, и мы спросили Иосифа Александровича, что он чувствовал тогда.
И.Бродский. Когда происходили все эти самые события в Москве, я уже был в Италии. И там это всех интриговало. И я, как все, смотрел телевизор. Я даже написал две строчки, Женя говорил, довольно бессердечные, но тем не менее:
Я несколько был взволновал всем этим, разумеется. Я позвонил Евгению Борисовичу, чтобы узнать, в каком он состоянии, не бегает ли он, глупый, по улицам. Чтобы ему не попало. Я позвонил еще одному своему приятелю, его я не застал дома и несколько нервничал.
Но я был убежден, что все это быстро кончится, и не испытывал того страха, который, видимо, был у людей, живущих в Москве. Я более или менее предполагал, что это кончится так, как и кончилось. Анна Андреевна Ахматова в 60-х годах говорила: «Я партии Хрущева». Ну, просто она была ему признательна, помимо всего прочего, за то, что он освободил такое количество людей и дал такому количеству людей крышу над головой. На сегодняшний день я мог бы сказать с определенной степенью… безответственности, что я партии Ельцина. Я думаю, что этот человек делает все так, как, видимо, только и можно в этих обстоятельствах. Я надеюсь, что он как-нибудь со всем этим делом справится. У меня страха не было. Отвращение к этим двум людям, которые всем этим вертели в Верховном Совете, или к большему количеству у меня очень сильное.
Но если вы хотите, чтобы я еще рассуждал по поводу политических обстоятельств в России, я вам могу сказать одну простую вещь: дело в том, что, как мне представляется, неразбериха вся, имеющая место в политической жизни возлюбленного отечества, сводится примерно к следующему обстоятельству. На протяжении всех этих семидесяти лет была масса замечательных людей, которые всячески и всячески сопротивлялись тому, что происходило, но никому из них в голову не пришло сделать то, что сообразил в свое время Масарик, первый президент Чехословацкой Республики, историк и философ. Он просто составил конституцию. И когда спустя десятилетия произошла так называемая «бархатная революция», у чехов, по крайней мере, была какая-то основа того, как строить дальше свою политическую систему. У нас таковой не было.
Я, между прочим, присутствовал в Вашингтоне, когда был поэтом-лауреатом США в Библиотеке Конгресса, при акте передачи Вацлаву Гавелу американским Конгрессом оригинала этой самой Конституции. Ну, не в этом дело.
Когда происходят такие вещи, как, скажем, роспуск президентом парламента, то по крайней мере на Западе, да, видимо, и внутри России тоже, это производит впечатление, что произошел государственный переворот. Но это не так. Государственный переворот может произойти только в том случае, если есть система государственной власти. На самом деле на выработку этой государственной системы, на выработку всех этих инерций, всех этих институтов и так далее, и так далее, потому что государство – это всегда инерция, уйдут десятилетия. И на некоторое время, я думаю, политическая жизнь на территории отечества будет носить характер весьма лихорадочный и напряженный.
Наш общий знакомый Леня Ентин много лет назад в Париже, когда я его спросил, почему он уехал, сказал: «Я прочитал себе конституцию». Он, может быть, единственный, кто ее прочитал. У него была масса свободного времени, его посадили из-за дружбы с Галансковым и Гинзбургом. Тогда как раз вышла брежневская конституция.
