Читать «Петр Лещенко. Исповедь от первого лица» онлайн - страница 89

Артист Василий Вронский, владелец Русского театра, предлагал мне на паях с ним открыть кабаре «Лещенко», но я отказался, несмотря на то что условия были привлекательными, примерно такими же, на каких я когда-то открыл ресторан в Бухаресте. Вронский вкладывал в ресторан деньги, а я — имя. Доходы он предлагал делить 2 к 1, 2 части — ему, 1 — мне. Предложи мне это кто другой, я бы согласился, но иметь дела с Вронским мне не хотелось. Вронский был из тех, кто пытается угодить и нашим, и вашим. Он пресмыкался перед румынами. Примар Одессы Пынтя был его старым знакомым еще с дореволюционной поры. Именно Пынтя помог Вронскому получить в аренду Русский театр на том основании, что он держал там антрепризу до революции и при белых. За аренду Вронский платил 20 % от сборов, хотя обычно примария сдавала недвижимость в аренду по фиксированным ставкам. Плати столько-то каждый месяц вне зависимости от выручки. Пынтя же пошел навстречу старому приятелю, сделал ему любезность, вдобавок обеспечил ссуду на ремонт театра, и все это Вронский усердно отрабатывал. Он превозносил румын до небес, на каждом шагу восхищался тем, какая замечательная жизнь настала с их приходом, ругал все советское, ставил у себя в театре антисоветские пьесы, дружил с главарем одесских белогвардейцев полковником Пустовойтовым и пр. Пустовойтов пытался и меня втянуть в свою организацию (не помню уже, как она называлась). Но я сказал ему, что служил в русской армии, а не у белых, после чего он «задушевных» разговоров со мной больше не заводил.

Среди русских Вронский прикидывался патриотом. Он часто заводил провокационные разговоры о «бедственной судьбе России», осторожно поругивал немцев и румын, шутил насчет того, что власть в Одессе румынская, валюта ходит немецкая, а дух все равно остается русским. Были люди, которые поддавались по неосторожности на его провокации и после сильно об этом жалели. Михаил говорил мне, что Вронский работает на сигуранцу, ссылаясь на некоего Фотю, от которого он получил эти сведения. Фотя официально был сотрудником жандармерии, а на самом деле — сигуранцы, который надзирал за порядком в Оперном театре, совмещая обязанности надзирателя и цензора. Однажды у Михаила с Фотей зашел разговор о Русском театре, и Михаил удивился тому, что там не было надзирателя от властей. «Зачем? — в свою очередь удивился Фотя. — Достаточно того, что там есть Вронский». Окончательно же я убедился в том, что Вронский работает на сигуранцу, когда в Русском театре жандармерия нашла двоих прячущихся евреев. Непосредственным пособникам за такое дело грозила виселица, а директору театра — крупные неприятности, вплоть до тюремного заключения. Порядок был строгим, считалось, что каждый начальник лично отвечает за то, что происходит в его владениях. Вронского арестовали, но через три дня выпустили, и он продолжал жить так, как жил раньше, а Пынтя и прочие чины примарии продолжали бывать у него в театре.