Читать «Петр Лещенко. Исповедь от первого лица» онлайн - страница 48

Я снова заговорил о переезде моих родных в Бухарест. Я готов был устроить этот переезд безотлагательно, но отчим сказал, что ему нужно время на то, чтобы закончить дела в Кишиневе и договориться о работе в Бухаресте. Переезд был отложен.

Вернувшись в Бухарест, я узнал, что за время нашего отсутствия Брашовяну перекроил театральную программу самым невыгодным для нас образом. Он уменьшил количество наших выступлений, а оставшиеся расставил очень неудобно. На мой вопрос он ответил: «А чего, собственно, вы ожидали? Вас не было неделю, и мне пришлось затыкать «дыры» в программе!» Дело было не в том, что ему пришлось затыкать «дыры». В жизни случается всякое. Порой актеры вынужденно пропускают выступления по болезни или иной уважительной причине. На это время их замещают другие, но, когда актер возвращается к работе, восстанавливается статус-кво. Мы же по возвращении были поставлены в худшие условия. Поскольку впереди было Рождество, когда поиски работы невозможны, я решил смолчать, и мы продолжили выступать в «Театрул ностру». Лучше хоть какая-то работа, чем никакой. Но в январе мы собирались уйти от Брашовяну. Непременно. Мы могли сделать это без выплаты неустойки, поскольку Брашовяну по своей воле ухудшил наши условия. По сути, это означало прекращение действия нашего контракта.

Работать в «Театрул ностру» было сложно не только из-за Брашовяну, но и из-за царившей там атмосферы бесконечных склок между артистами. Какой-то мудрец очень верно подметил, что рыба начинает портиться с головы. Если труппой руководит подлец, то добросердечия в ней не будет. Артисты опускались до того, что подсыпали друг дружке перец в румяна! Я впервые в жизни столкнулся с таким буйством самых низменных страстей. Актеры — люди, и ничто человеческое им не чуждо. Можно завидовать, можно испытывать неприязнь, но всегда же следует помнить о приличиях. Я очень люблю свою работу и выступаю с огромным удовольствием. Зиночка тоже такая. Но в «Театрул ностру» мы с ней шли словно на каторгу и выступали там без огонька.

В начале января 1929 года в Риге скончался Зиночкин отец. Я объявил Брашовяну о нашем уходе, и мы уехали в Ригу. Зиночка была убита горем, поэтому мы задержались в Риге на две недели после похорон, чтобы дать ей возможность прийти в себя. К моему огромному сожалению, с Зиночкиными родственниками мне поладить не удалось. Они смотрели на меня неприязненно, слова цедили сквозь зубы. Было понятно, что они считают меня не парой Зиночке. Что поделать? Мне приходилось с этим мириться, поскольку я знал, как сильно Зиночка привязана к своей родне и, в особенности, к матери. Ценой огромных усилий, иначе говоря — множества комплиментов и похвал, мне удалось немного смягчить сердце Зиночкиной матери. Я хвалил все, начиная от ее ужасно невкусной стряпни и заканчивая Ригой, которая, надо сказать, мне понравилась. Добился того, что она хотя бы перестала брезгливо морщиться, когда разговаривала со мной. Впоследствии наши отношения еще немного улучшились. Этому поспособствовало рождение нашего с Зиночкой сына. Дети могут как сближать людей, так и отдалять их друг от друга.