Читать «Действующая модель ада. Очерки о терроризме и террористах» онлайн - страница 88

Русский, а затем советский человек всегда был беззащитен перед властью, но перед этой же властью были беззащитны и враги. Именно поэтому они казались придуманными, какими-то ненастоящими, едва ли даже не союзниками. «Израильская военщина», «американский империализм» воспринимались как дежурные персонажи газетных карикатур: «На самом деле они за нас», — так полагали в советские времена многие и, прежде всего, интеллигенция. В одном ряду с нами шли и братья-прибалты и свободолюбивые грузинские демонстранты. Желание отомстить власти за годы страха и унижения перевешивало все, к тому же в глубине души преобладала странная уверенность, что такую махину все равно не сокрушить.

Между тем, никаких оснований для такой уверенности уже не было. Раз за разом власть представала в глазах граждан беспомощной и жалкой. И в этот момент появилось и стало крепнуть ощущение совсем другой беззащитности — перед теми самыми врагами, которые вдруг материализовались и сделались вполне настоящими. Взрывы домов в Москве и Волгодонске, а потом и вторжение в Дагестан (Мовлади Удугов со своеобразным чувством юмора назвал эту акцию «зачисткой священных рубежей от кремлевских боевиков»), расставили все по своим местам: дрожащая от страха и постоянной неуверенности власть ничего больше не может мобилизовать. Она могла бы мобилизовать только нас, но у нее нет нашей доброй воли, а ничем другим она воспользоваться больше уже не может.

Так именно и осуществляется акт коллективного самосознания, необходимый для учреждения или переучреждения государства. Вот она, власть — такая-сякая, зарплату не платит, дороги не ремонтирует, науку не финансирует и так далее по списку, но тут вдруг проскакивает искра озарения: а ведь это хитрое, коварное, могущественное существо, некогда парившее над нами, просто сдохло и кроме меня, тебя и остальных вокруг больше никого нет. Все, кто меня окружают, будь они хоть трижды генералы, суть всего лишь обособленные единицы (то есть такие же как я), которые не то что жизнью, но и копейкой не пожертвуют во имя «новой демократической России», произнесенной с ельцинской интонацией. Они, эти единицы, конечно, собираются в сообщества, но как бы эти сообщества ни назывались — солнцевская группировка или российское правительство, — все они в равной мере, говоря словами поэта, существуют «под собою не чуя страны». Это бы все ничего, но я-то уже чую запах гари — горит мой разрушенный взрывом дом.

Процесс обретения самосознания подобен цепочке буддийских истин: безысходность приводит к страданию, страдание приводит к прозрению, прозрение — к рождению. Так рождается новое государство, и оно всегда рождалось именно так — как производная от безысходности. Время от времени жизнь требует прояснения оснований существования всех социальных институтов, чтобы стало ясно, для чего они действительно нужны. Россия тут не исключение. Для Европы и Америки уже тоже прозвучал звоночек.

К моменту «зачистки» чеченцами Басаева и Хаттаба России от «кремлевских боевиков», критическая масса безысходности и унижения была достигнута. Включился процесс передачи моих личных полномочий в точку проекции коллективного желания, и в этой точке однонаправленного излучения гражданской воли родилось жизнеспособное (хочется верить) существо — юный демон государственности.