Читать «Действующая модель ада. Очерки о терроризме и террористах» онлайн - страница 18

4. Александр Соловьев: «Государь — мой!..»

Помимо полукриминальных «темных личностей», наподобие Нечаева, свободных от всякой нравственной узды, а также людей психически неуравновешенных, стоящих на грани душевной болезни, вроде Каракозова, в России XIX века существовал третий, возможно, самый распространенный тип революционера — революционер-идеалист. Радикалы, относящиеся к этому типу, как правило, изначально были честны, ранимы, внутренне благородны и, как ни странно, именно эти похвальные качества приводили их к навязчивой мысли о разрушительной общественной деятельности ради грядущего всенародного блага. В силу обостренного чувства справедливости, подобные люди крайне уязвимы и особенно мучительно переживают грубость, грязь, пошлость, уродство и прочие этические и эстетические изъяны окружающей их действительности, но вместе с тем, благодаря своей повышенной чувствительности, тонкокожести, они невольно сами пропитываются пороком, в который погружен человек в нашем далеко не совершенном мире. Так соль в кадушке пропитывает рыжик. Пропитывает и делает его съедобным. А иначе, принимая индивид в его природном виде, каким бы он прекрасным ни был, общество рискует заработать то, что нынче называют импортным словом диарея…

Просматривая революционный мартиролог XIX столетия, более характерной фигуры, нежели Александр Соловьев, для иллюстрации типа революционера-идеалиста подыскать поистине невозможно.

Отец его, помощник лекаря, служил в дворцовом ведомстве, поэтому в гимназии Соловьев учился за счет казны. По свидетельству знавших его людей, с родными он был одинаково хорош и ровен, характер имел необщительный, о себе говорить не любил.

Во время учебы в университете содержал себя уроками, однако после второго курса за неимением средств вынужден был из университета уйти. Уже в те времена имея желание служить на благо народа, Соловьев уехал в Торопец, где поступил на должность учителя истории и географии. В нанятой квартире жил один, с уездным обществом не водился, в церковь не ходил, в карты не играл, водки не пил. Рассказывали, будто он регулярно клал деньги перед раскрытым окном, чтобы их мог взять любой, кто пожелает. «Зачем ты это делаешь?» — спрашивали его. «Быть может, кому-то они нужны больше, чем мне», — отвечал Соловьев. Воистину он был неуязвим со стороны материальных нужд. Однажды он послал проходящего мимо мальчишку в булочную, и тот скрылся вместе с деньгами. На упреки Соловьев возражал, что обычно прохожие исполняют его поручения и не обманывают.

Вера Фигнер с симпатией рассказывает о его рассеянности и явной непрактичности: «В обыденной жизни с ним часто случались разные приключения, вызывавшие шутки со стороны близких товарищей: пойдет гулять или на охоту, непременно попадет в какое-нибудь болото, заблудится и не найдет дороги; в городе, будучи нелегальным, забудет адрес своей квартиры; при ночной встрече с полицейским на вопрос: кто идет? — по какому-то чудачеству отвечает: «черт», и попадает в участок». Просто Паганель какой-то.