Читать «Жуков. Маршал на белом коне» онлайн - страница 341

Наряду с этим Жуков высказывал мне недовольство решением правительства о присвоении генеральских званий руководящим работникам оборонной промышленности…

Осенью 1944 года под Варшавой Жуков также рассказал мне, что он возбудил ходатайство перед Сталиным о том, чтобы Кулика наградили орденом Суворова, но Сталин не согласился с этим, что он, Жуков, стал просить о возвращении Кулику орденов, которых он был лишён по суду, с чем Сталин также не согласился…

Хочу также сказать Вам и о том, что ещё в более близкой связи с Жуковым, чем я, находился Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется ещё по совместной работе в Киеве. Обычно они бывали вместе, а также посещали друг друга…

Когда я был снят Сталиным… Серов говорил мне о том, чтобы я пошёл к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей…

Когда мне стало известно об аресте Шахурина, Репина и других, я был возмущён этим и заявлял в кругу своих родственников, что поскольку аресты этих лиц произведены с ведома Сталина, то просить защиты не у кого.

Вражеские разговоры я в апреле 1946 года вёл со своей бывшей женой Веледеевой М. М., которая проездом останавливалась в Москве…

В разговорах с моей теперешней женой Елизаветой Фёдоровной и с Веледеевой я обвинял правительство и лично Сталина в том, что они не оценивают заслуг людей и, несмотря ни на что, изгоняют их и даже сажают в тюрьму…

Повторяю, что, несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным Главнокомандующим, я всё же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня ещё с давних времён.

Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной, и до 1932 года я всё это скрывал от партии и командования…

Признаюсь Вам, что я оказался в полном смысле трусом, хотя и занимал большое положение и был главным маршалом.

У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС, и о всём том, что я изложил в настоящем заявлении.

Новиков.

30 апреля 1946 года».

Заявление, а по сути своей покаянное письмо маршала Новикова Сталину, похоже, писалось коллективно. В нём уже был заложен сценарий дальнейших событий. Система отторгала Жукова и как полководца, и как действующее лицо политики Советского государства, и как военного специалиста.

Анализировать частности заявления Новикова нет смысла. Оно наполнено страхом униженного, сломленного человека, и дрожащий голос его время от времени слышится сквозь стандартные фразы следователей. Чего только стоит вот такой пассаж: «Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаще бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе ещё больший авторитет».

И всё-таки несмотря на изъяны и «пришибленность» письма Новикова, характер Жукова проступает и сквозь эти подневольные строки и вынужденные признания. Жуков был живым человеком, из плоти и крови. Человеком, выбившимся на самую вершину социальной и иерархической пирамиды того времени благодаря не только полководческому дару, но и другим талантам, которые он использовал на полную катушку. Умел предъявить свои успехи. Умел приглушить неудачи. Умел оказаться первым там, где назревала победа. Грубость и жестокость по отношению к подчинённым из числа генералов и офицеров тоже постепенно стали частью его рабочего стиля. Хотя свидетельства «пострадавших» от его крутого характера противоречивы. Порой, исследуя историю попавшего под руку маршала, приходишь к выводу — и поделом тебе!..