Читать «Я дрался за Украину» онлайн - страница 76

Антон Василенко

А.И. — У Вас бывали такие случаи?

Д.Л. — Нет, мне как-то не довелось. Я всегда приносила в то дупло и в те руки, что надо. В 1943 году бывало такое, что по дороге останавливали немцы. Я говорила, что иду к родственникам, называла место, имена этих людей. Всегда знала, какие имена назвать, чтобы они при необходимости подтвердили, что я их родственница. Ну Вы сами понимаете, они не были мне родственниками, все это делалось для конспирации. Слава Господу, что я все грипсы доносила по назначению. Не дай Бог, за мной что-то заметили бы — все, разорвали бы меня на куски! Наши разорвали бы! Я же видела казненных людей — тех, которые предали. Не хочу об этом вспоминать, но это же делалось на моих глазах! И этих людей не расстреливали, потому что жалели патрона — просто резали и все. Я как-то спросила: «Зачем вы это делаете?» «А что нам делать? У нас тюрьмы нет».

Ближе к весне меня отправили обратно в Гощанский район. Пришла домой, а тут с Березновщины приезжает на лошади человек и говорит: «Вы должны добраться до такого-то села, зайти в такой-то дом. Там Ваш брат Василий лежит, у него сильная температура. Он мало того, что ранен, да еще и заболел тифом». Пошли мы туда вместе с мамой, нашли брата. Он был несильно ранен — мякоть прострелена на ноге. Ну, что делать, перевязали Василия. Еще там одна бабка жила, травы носила ему, промывала рану. Мама осталась там ухаживать за братом, а я их оставляю и иду по своим делам — мне дали задание нести грипс к нам в Гощанский район. Добралась благополучно.

В тюрьму я попала весной 1944 года. Меня выдала одна девушка из нашего села, которая тоже сотрудничала с УПА, но сдалась. Как-то утром мы с двумя хлопцами вынесли оружие из тайника (у моего отца во дворе держали оружие), упаковали его, положили на подводу под навоз. Я взяла одну упаковку, несу к подводе, а эта девушка заходит к нам во двор. Я даже не спросила, почему она зашла — подумала, что, может, наши ее прислали. Она увидела, что я что-то несу и тут же за мной вышла, а потом куда-то ушла. Оружие я завезла к одним доверенным людям — они возили навоз на поле и там сбрасывали в кучи. Эти люди сказали мне, чтобы я отвезла оружие на поле и там спрятала под навозом. Я так и сделала.

Через пару дней иду я на задание — должна была забрать грипс. Возле села Мощоны есть такая колония Дуброва, там росли вербы в ряд, и возле одной высокой вербы была наша явка. Уже почти подошла к тому месту, и тут едет подвода, а на ней сидят энкаведисты и две моих знакомых девушки из села Красноселье. А я шла вроде как к тетке своей, несла капусту, ничего такого при себе не имела, думаю: «Не буду бежать, им не к чему придраться». Подъехали ко мне: «Садись!» Что мне делать? Сажусь к ним. «Ну поговорим немножко, поговорим». Заехали на Дуброву, забрали там еще такую Олю Строинскую и прямо в Гощу. Все! И так я очутилась в КГБ… Ну а в Гоще уже выбивали признание, что я была в УПА… Били страшно, и не только меня. Нас всех — девушек, молодых ребят били как могли! Когда теряла сознание, то водой отливали… Следователи били так, что у меня глаз не было видно, губы были разбиты, теряла слух. Оно потом проявилось, через много лет — сейчас плохо слышу. Детей у меня нет, потому что в живот били ногами… Господи, а ноги мне так побили, что страшно было смотреть! Допрашивали меня два мордоворота — Лубенников и Крутунов. Какими словами они меня только не обзывали — я никогда и не слышала такого слова, такого мата! А Лубенников как стал меня избивать ногами! Потом видит, что уже добивает, у меня изо рта кровь идет. Пришел один «стрибок», говорит: «Они тебя прибили, забили совсем!» И они меня водой отливали, а потом, когда я пришла в себя, опять посадили на стул. Крутунов говорит: «Что, бендеровка, обосралась, да?» Уже в пятидесятых годах его кто-то пристрелил тут в Ровно — на кладбище в Грабнике.