Читать «пгт Вечность (сборник)» онлайн - страница 13

Максим Осипов

– Ладно. – Надо закончить на тонике. – Если остался тут жить, будь готов ко всему.

Разговор после этого снова как-то виляет, путает, то съезжает на прошлое, то на детей, уже и вино ими выпито, и съеден фазан, и он рассуждает вслух о неверной нашей идее о справедливости – что она, справедливость, в чем-то главном всегда присутствует или восторжествует вот-вот:

– И ничем не вытравить этого детского заблуждения. В итоге за нами придут, а мы только спросим – за что? Я и сам избáлован. Мне никогда, например, оценок не ставили ниже, чем я заслуживал. Учился прекрасно, особенно в школе, хотя знал иногда – на троечку в лучшем случае.

– А у меня, – произносит внезапно Лёша, – наоборот.

У Лёши иное представление о справедливости. Если тебе дали больше, чем ты заслужил, – какая тут справедливость? У него, впрочем, и притязания скромней. И Лёша, от которого раньше слова не слышали, рассказал, как они с товарищами ходили весной на суд, вернее – к суду, их не пустили в здание.

– Стоим мы и час, и два, что-то выкрикиваем, а больше переминаемся с ноги на ногу – холодно, так что пришлось отойти по нужде. Вернулся, дальше стою. Товарищей потерял: народу собралось все же несколько сот человек. Пока отходил, появились автобусы, с обеих сторон перекрыли проезжую часть. Объявляют: “Граждане, не мешайте проезду транспорта”. А мы – на тротуаре стоим. Потом полиция – со щитами, со шлемами – начинает хватать из толпы одного, другого, чаще тех, кто кричит или имеет отличительную особенность – плакат, яркую шапку или, допустим, рыжую бороду. Я и не против оказаться в автобусе – отвезут в отделение, паспорт проверят и выпустят, однако специально туда не рвусь. Наблюдаю пока. А эти: “Граждане, освободите проезжую часть”. Кто поближе к дороге находится, тех метут уже всех подряд. Но автобусы, даже полные, никуда не движутся, а мне, чувствую, скоро опять пора. Выясняется, что не только мне. Немолодые интеллигентного вида женщины говорят: неплохо бы запастись пластмассовыми бутылками, потому что если отрезать горлышко… Смеются: вам, мужикам, хорошо, можно не отрезать. И тут я просто ушел – не понравилась мне идея мочеиспускания в автобусе. И на то, как бабы в бутылки писают, тоже смотреть не хочу.

– И всё?

– Да, ушел. И закончилась моя протестная деятельность.

– Андрей стал настоящим преподавателем. – Почему-то Глаша о нем сказала в третьем лице. – Ему неуютно, когда кто-то дольше него говорит.

Так и есть, надо брать разговор в свои руки:

– Дело, мне кажется, в недостатке фантазии. Конечно, как представишь себе тяготы эмиграции… Приютит меня… – Он называет общего друга, который живет в Брюсселе с давних времен. – У него квартира огромная. Или, – другой их знакомый, – в Хьюстоне целый дом. Вот он ушел на работу, потом пришел с нее, ну а ты, что ты создал сегодня? C Голливудом что-нибудь движется? Ты заглядываешь в холодильник, а он почему-то морщится. “Может, Андрюш, попроще работу пока поискать?” Что, пиццу поразносить или постричь кусты, помести улицу? “Только не думай, никто ведь не гонит тебя. Ну вот, ты обиделся…” Представить, как дети от тебя отдаляются, борьбу свою с алкоголем, с тоской – на это хватает фантазии. А как вам крики “Подъем!” в шесть утра, цех по пошиву варежек? Запах немытых тел, необходимость соблюдать этикет, специфический, лагерный. Продолжать? Угроза для жизни – ежеминутная, нехватка тепла, еды, воздуха. Дело даже не в “ради детей” – нам бы о себе позаботиться. Инерция – страшная вещь. Знаете биографию Киссинджера? Помните, сколько они тянули, прежде чем сбежать из Баварии? А ведь мы не смышленее Киссинджера, я уверяю вас.