Читать «Стален» онлайн - страница 175

В тот день случился взрыв на «Белорусской», и мне так и не удалось показать Лу «Комсомольскую кольцевую», образ которой сливался у меня с образами родного дома и Фрины…

Глава 37,

в которой говорится о светлой цитоплазме, обидчивых калеках и девяти жизнях царя Одиссея

Скачки давления оказались не единственной проблемой.

Поднялась температура, усилились боли в почках, в моче появилась кровь.

Анализы крови с каждым днем становились все более специфическими, а УЗИ, урография, МРТ, биопсия убедили докторов, что их подозрения небеспочвенны.

Наконец ко мне в палату явился молодой толстяк, представившийся Ильей Николаевичем, который принялся расспрашивать о самочувствии до госпитализации.

– Проведенные исследования, – сказал Илья Николаевич доверительным тоном, – заставляют предполагать новообразование, которое пока ограничено почкой и не проникло через ее капсулу…

– Гипернефрома, – сказал я. – Карцинома почки…

– Папиллярный почечно-клеточный рак, – подтвердил врач. – Мелкоклеточный, со светлой цитоплазмой, что уже хорошо – снижается риск метастазов… может быть, вам показана нефрэктомия, но…

– Но моя страховка не покрывает лечения рака, – сказал я. – Это я знаю.

– Вы должны также знать, что на этой стадии благоприятный прогноз достигает девяноста процентов…

Когда Илья Николаевич исчез, я подошел к зеркалу, висевшему над умывальником, протер его рукавом и попытался понять, что выражает мое лицо – страх или облегчение.

Просить денег у редакции я не мог. Да, наверное, и не дали бы.

Монетка, конечно же, сначала накричит на меня, потом расплачется, а потом скажет, что надежда умирает последней и так далее.

У меня дрожали пальцы – все девять.

Мой век не может завершиться вот так, здесь и сейчас. Я еще не пережил все метаморфозы, отпущенные мне кем бы то ни было. Мне еще нужно много чего написать. На ранней стадии рак почки излечим. Может быть, все закончится удалением почки, и я доживу до глубокой старости. Можно продать квартиру и уехать к морю. Сменить имя, стать другим, обмануть смерть. Надо выбросить аптечку, чтобы после моей смерти никто не узнал о ее содержимом. И, разумеется, уничтожить дневники. Уровень Байкала не поднимется и на миллиметр, когда я умру. Хрюша выглядела взрослой, у нее была большая грудь. Мальчишки провожали ее взглядами. Все хотели ее трахнуть. Лечили сердце, а умру от почки. Все умрет. И руки. При первой встрече Фрина поразила меня, сказав, что у меня красивые мужские руки. Они тоже умрут, эти руки. В нашей семье никто не умирал от рака – я буду первым. Когда Брюхо Китаев, сосед учителя Полуэктова, узнал, что у него саркома, он накрыл стол во дворе, и все пили за его здоровье, но к пище никто не прикасался, боясь заразиться раком. Со временем мне дадут инвалидность, но ведь это гроши. Жил как все и умру как все. В больничной палате, набитой стонущими раздраженными стариками, с грязной кружкой на тумбочке, оглушенный морфием, в луже кровавой мочи. Надо навестить бронзовую Ниночку на станции «Площадь Революции». Она не была красавицей, но у нее была идеальная фигура. Хрюшу все хотели трахнуть. Ее женская грудь, ее пышная задница, ее глупая податливость не давали покоя братьям Севрюгиным – Вовке и Мишке, Северу и Югу. Они были такими классными, такими сильными и ловкими, они так красиво курили, как никто в Слободе. Все мальчишки были от них без ума. Но они смотрели на мелкоту насмешливо. На всех, кроме меня. Меня они выделяли. Мне они подавали руку. Я пожимал руку Севера, потом руку Юга, чувствуя себя героем среди героев. Наверное, в глубине души я и тогда понимал, что они выделяли меня ради Хрюши, ради ее сисек и жопы. А когда я сказал Северу, что Хрюше плохо, Юг сплюнул через губу и сказал: «Нам-то что?» Она ж была жалкой дурочкой, нечеловеком. После удаления почки появляются метахронные метастазы. Надо бросить курить. Брюхо Китаев сказал: «Умер Сталин – я бросил курить. Убрали Хрущева – я бросил курить. Умер Брежнев – я бросил курить. А теперь умру и я, и некому будет бросить курить». От страха он поглупел. Я тоже одурел от страха, когда понял, что случилось. Родители не простят мне этого, нет, не простят. Я взял ее за руку и повел к реке, к тонному месту. Там был омут, где каждое лето кто-нибудь да тонул. Она бежала рядом, заглядывая мне в лицо и спотыкаясь. Смотри под ноги, говорил я, смотри под ноги, Хрюша. На краю обрыва я велел ей встать спиной ко мне. Она встала спиной ко мне, но когда я толкнул ее, обернулась. Полетела вниз, глядя на меня. И я бросился за ней – туда, в черную воду, схватил за край платья, ушел в глубину, выбрался, потащил за собой, выволок на берег, лег рядом и заплакал. Она сплевывала воду, тяжело дышала и гладила меня по голове, а я рыдал, бился на глинистом берегу, стонал и рычал. Я на дне, я печальный обломок, надо мной зеленеет вода. При диссеминированных злокачественных опухолях почки костные метастазы возникают в 30–70 процентах случаев. Кольцо с костью Сталина, надетое на иссохший мизинец, сгорит в печи крематория вместе со мной. Раковые больные горят желтым огнем – результат химиотерапии. Останки бросят в ров, и Дракула, плача и стеная, отпоет меня, проводит в жизнь вечную. Я взял Хрюшу за руку и повел домой. Ничего не рассказывай родителям. Маме не говори, ладно? Но сил не было. Пусть говорит, пусть расскажет, и пусть случится то, что должно случиться. Never complain and never explain. У нашего подъезда Хрюша отпустила мою руку, села на скамейку, привалилась к стене и закрыла глаза. Остановилось сердце. Я сел в кухне за стол и написал карандашом на маленьком листке бумаги: «Я не виноват». Потом дописал: «В этом». Получилось: «Я не виноват в этом». Но это была неправда. Зачеркнув фразу, я написал другую: «Я виноват в этом». Но и это была не вся правда, поэтому я зачеркнул и эту фразу. И тут вдруг сообразил, что пишу левой рукой. Вытянув перед собой левую руку, я с ужасом посмотрел на это чудовище, извивавшееся, вгрызавшееся в меня, становившееся частью меня, мною, и сполз со стула…