Читать «Стален» онлайн - страница 164

Это был попадос, как говорил мой друг Хан Базар.

Я попался.

У меня были две возможности – дождаться очереди на бесплатную операцию или взять кредит, например, под залог квартиры. Попытался выпросить у издателя аванс под будущую книгу, но он предложил всего сто тысяч, а это не покрывало затрат на установку стентов.

В больницу я попал в пятницу, а в понедельник позвонил главному редактору журнала, чтобы предупредить о невыходе на работу.

– И сколько стоит вся эта хрень? – спросил он.

– Тысяч пятьсот-шестьсот, не считая реабилитации.

– Да не вопрос, – сказал он. – Это же в рублях, надеюсь?

Уже через полчаса мне позвонила Катя Ивлева, которая в нашем издательском доме отвечала за страховки, и сказала, что редакция оплатит операцию, и в тот же день меня перевели в палату с кондиционером, душем, туалетом и видом на облетающий больничный парк.

Вторая койка в палате пустовала.

Вечером ко мне ворвалась разъяренная Монетка, как-то преодолевшая посты охраны, наорала: «Почему не позвонил?» и вывалила на стол пакет с едой, планшет, спортивный костюм, домашние тапочки, туалетную бумагу, ложки-вилки-тарелки, сигареты, теплые носки и нижнее белье.

– Переодевайся, – приказала она. – А грязное заберу в стирку. И поскорее – у меня дела еще…

Выглядела она усталой.

Я проводил ее до шлагбаума.

– Слушай, – сказала вдруг она, – неужели мать тебя никогда не искала?

– Ничего об этом не знаю…

– А ты ее?

– Почему тебя вдруг это заинтересовало?

– Странный ты… а если останешься один? Совсем один? Неужели тебе никогда не хотелось… неужели тебе никогда не было жаль…

– Да с чего такие вопросы, Лиза?

Монетка вдруг перекрестила меня и всхлипнула.

– Ну что ты… завтра операция, потом денек подержат в реанимации, и в четверг мы с тобой встретимся…

– Дай Бог…

Но думала она о чем-то другом.

Села в машину и так газанула, что из-под задних колес полетела мокрая листва.

Операция прошла без осложнений, после реанимации я позвонил Монетке, но она не ответила.

Вернувшись в свою палату, я обнаружил на соседней койке седого мужчину с ухоженной бородкой и веселыми глазами.

– Аристарх Девушкин, – сказал он, поднимая руку, как школьник на уроке. – А ваше лицо мне знакомо… ну конечно! – вскричал он, когда я представился. – Такое имя не каждый день встретишь. Я же у вас в газете печатался году, наверное, в девяносто пятом или шестом! Жду шунтирования после третьего инфаркта…

Наверное, я свихнулся бы от его страсти к разговорам, но Аристарх Девушкин обладал таким волшебным голосом, что его можно было слушать бесконечно, даже если бы он говорил о брачной жизни императорских пингвинов или княжеских печатях пятнадцатого века. Иногда я вставлял реплики, но больше молчал.

– Двадцать лет прошло… как все изменилось… Москва, Россия, люди… Помните рекламу девяностых? Хей-хей, паренек, отправляйся на ларек… совок, коммуняки, дерьмократы – кто сейчас употребляет эти слова, Боже мой? Красные директора, демократические генералы, лаборанты-реформаторы во власти – где они? Нету. Как Фома хуем сдул… а сейчас то же самое происходит с чекистами… Ко мне полгода назад племянница приехала из Оренбурга, мечтает покорить Москву… Буду, говорит, повышать свой социальный статус, заводить знакомства с людьми высокого социального уровня, поддерживать и монетизировать знакомства и деловые связи, строить сильный персональный бренд… Бренд! Побывали с ней в хорошей компании, старые барды пели, шутили, и вдруг я понял, что Оля не понимает их намеков, всех этих аллюзий – политических, литературных… может, и слава богу? Новое поколение предпочитает прямую речь, а не фигу в кармане… они такие непривычные… смесь рейгановских яппи со сталинскими физкультурниками, все помешаны на спорте, здоровом образе жизни… религия обязательного позитива и бесконечный праздник – праздник курортный, ресторанный, инстаграмный, который непонятно как сочетается с реальной жизнью… плати и радуйся, плати и празднуй – вот вам вся нынешняя молодая Россия… лучше бунт, чем будни… странный бунт… я ведь тоже был бунтарем, как мне казалось… таким типичным революционным эпилептиком, но устал от всего этого, от невротической оппозиционности, от этих вечных дрязг… наши либералы – это такое замкнутое и обособленное сообщество, ходят строем и гордятся своим единством, как коммунисты какие-нибудь или фашисты… они воспевают девяностые, не вспоминая о страшной цене тех реформ, как патриоты, воспевающие тридцатые годы и считающие жертвы ГУЛАГа приемлемой ценой за рывок в будущее… устал я от тех и этих, устал от всего этого… захотелось домой… я, конечно, типичный ренегат, разочарованный в российской версии либерализма… ренегат и оппортунист… вообще, к сожалению, у нас очень низка культура оппортунизма – это беда России… но у меня иное… особый случай… странные вещи иногда происходят в голове… вот, скажем, если всех людей Земли собрать и утопить в Байкале, то уровень озера поднимется всего на сантиметр… вообразите себе… цивилизация, книги, Пракситель, Шекспир, Гагарин, Гитлер, двигатель внутреннего сгорания – все утонет, все погибнет, а уровень Байкала поднимется всего на сантиметр… глупости, конечно, а меня это потрясло… вы же знаете, что такое метанойя? Покаяние, переосмысление опыта, перемена ума. После первого инфаркта я словно вырвался из душной квартирки на волю… и, простите, крестился… хочется думать, что я стал ближе к себе, перестал быть потребителем собственной жизни… правда, в загробную жизнь так и не смог поверить… в загробную жизнь в христианском смысле, то есть в обыденное бессмертие… наверное, это-то и превращает мою жизнь в ад: никакой надежды, никакой… вот ужас, вот настоящая трагедия нового типа, которая не снилась ни грекам с их верой в высшие силы, ни христианам, почивавшим на вере в бессмертие и потому не боявшимся смерти… А я – боюсь, боюсь до обмирания сердца… цепляюсь… а за что цепляюсь? Вечности нет – за что цепляться? У меня не осталось никого, кроме Оли… она троюродная племянница, понимаете? Но она такая наивная, такая иная… но главное, конечно, – я освободился… как я раньше мучился, читая про всех этих тиранов, кровопийц, лагеря, жертвы… было чувство какого-то личного бессилия… а теперь – нет, теперь я думаю просто: мы их всех пережили и переживем. Они, конечно, останутся в нашей крови, но мы их переживем, всех этих иванов грозных и сталинов. В России это очень важно. Мы их всех переживем и передадим жизнь дальше… я пережил самый большой ужас в жизни… понимаете, встреча с Богом всегда повергает человека в трепет и ужас, это нормальная человеческая реакция. Апостолы упали ниц перед преобразившимся Христом. Товия, встретив ангела Рафаэля, пал на землю, потому что был в страхе. Даниил говорил: «Вострепетал дух мой во мне, в теле моем, и видения головы моей смутили меня». Захария, встретив ангела в храме, испугался. Это все потому, что в жизни обычного человека Бог играет не очень важную роль. Как правило, о Нем вспоминают, когда страшно… А вот Оля – она ничего не боится… она хочет диван… то есть чтобы диван стоял посреди комнаты, как в сериалах… вы смотрите сериалы? Там все сидят на диване. Диван стоит посередине большой комнаты или в кафе, и на нем сидят друзья… они все время смеются и сидят на диване… у нас две комнаты, самая большая – восемнадцать метров, в ней еще книжный шкаф, комод… если диван поставить посередине, перед телевизором, то комната исчезнет… не повернуться… сзади и спереди можно пройти только боком… когда к ней приходят друзья, я ухожу в кухню… они учатся в академии дизайна… они не хотят быть, они хотят иметь – иметь машины, дома на Лазурке, айфоны, кеды на зеленой подошве… дизайнеры, дизайнеры, тридцать тысяч одних дизайнеров… и все хотят работать в «Газпроме»… неужели в «Газпроме» нужно столько дизайнеров? По утрам мы пьем смузи… это такой кисель… Боже, я все о себе, а вы-то – что вы? Зима тревоги вашей позади? Помните «Ричарда Третьего»? Now is the winter of our discontent made glorious summer by this sun of York…