Читать «Калёные тропы» онлайн - страница 12

— Это почему после первого октября? — спросил Федя.

— Обычай такой. Как всю работу закончат, соберутся семьей, и хозяин первым одаривать начинает. Вот ты, Анюта, иль как ее там, хорошая мать и хорошо вела хозяйство — на, получай кашемиру на платье. Да… А ты, Митя, хорошо работал, да ругался, да пьяным напивался. Нехорошо это. Ну тот, конешно дело, проситься начинает: простите, мол, батя, больше не буду…

— Подумаешь, грех — ругался? — заметил Федя. — Иной раз без крепкого слова нельзя.

— Как же не грех! — удивился Лукич. — Насчет этаких слов у нас не дай и не приведи.

— В общем надо понимать, папаша, что у вас была тишь, да гладь, да божья благодать. Так, что ли? — спросил Федя с тонкой иронией.

— Ну? — Лукич выжидающе посмотрел на него.

— А кто при старом режиме на усмиренья ходил, рабочих плетями порол?

Лукич пожал худыми плечами.

— Ну-к что жа! Темные мы были, — заговорил он, почесав в голове. — За это, конешно, мы виноватые. Зато теперь, в революцию, почти все казаки-фронтовики, с верхнедонских, с товарищами пошли. Стал быть, вину свою искупили.

— Искупили? А кто у Мамонтова воюет?

— Ну, это атаманы-богачи да которые несознательные. Да ить больше с них старики, приверженные к старому порядку. А молодые казаки больше в красных. Вот и Степка мой…

— Тш-ш! — Федя вдруг привстал и прислушался.

— Ты што? — спросил старик.

— Семен Михайлович никак меня звал, — сказал Федя.

Он встал с лавки, прошел через хату и, тихонько открыв дверь в горницу, прислушался.

Постояв некоторое время, Федя, шлепая босыми ногами, вернулся на лавку.

— Спит? — спросил старик.

— Спит. Видать, поблазнило мне. А может, застонал. У него ведь и руки и ноги пораненные.

— Видать, большой душевности человек, — помолчав, сказал Лукич.

— Очень хороший… с хорошими. Ну, а лодырь лучше ему не попадайся. Терпеть ненавидит. Лучше сам уходи, пока цел.

— Значит, лодырям не потатчик?

— Бож избавь! У нас один командир полка было заленился. Кони и бойцы целый день остались голодные. Так Семен Михайлович поучил его малым делом. Ужас как осерчал! Изругал его беспощадными словами и в бойцы разжаловал. Произвел, значит, его в лучшем виде. А так даже очень простой человек. Для каждого бойца душевное слово найдет. Всегда по человечеству рассудит. И поговорит обо всем и спляшет с нами. Каждый из нас, не подумав, за него жизнь отдаст.

— Значит, настоящий командир. Справедливый. А это самое первое дело. Да… А я было-к в генералы его произвел.

— Да ну?!

— Стариков послухал. Они промеж собой гутарили. А он, выходит, был драгуновский вахмистр…

Лукич замолчал и, укладываясь поудобнее, завозился на печке.

За окнами слышались негромкие голоса бодрствующих патрулей.

Федя прислушался и ясно различил густой, низкий голос Харламова. Видимо, бойцы разговаривали между собой, сидя на завалинке хаты. На улице прояснилось. Пробившись сквозь запыленные окна, на пол упал голубоватый отблеск луны.

Лукич, вздыхая и бормоча что-то, ворочался на печке.

— Не спится, папаша? — спросил Федя.

— Не спится… Слышь, Хведя, я уж тебе скажу, — зашептал сверху старик. — Не могу молчать, и только! Видать, много я нагрешил. — Он присел, спустив ноги. — Понимаешь, какое дело… все шутов по ночам вижу.