Читать «Отречение. Император Николай II и Февральская революция» онлайн - страница 54

Прощальный приказ Николая II по армии. Рукописный черновик

Николай II узнал об отказе брата от престола в Могилевской Ставке. Эту новость свергнутому царю сообщил М.В. Алексеев, пришедший к нему «с последними известиями от Родзянко». Решение Михаила было вполне ожидаемым. Но содержание акта Николай, всегда скептически относившийся к постулатам «нового» либерализма [или, по выражению К.П. Победоносцева, «великой лжи нашего времени»], воспринял с отвращением. В дневнике он писал: [3 марта 1917 г.] «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!». Вместе с тем, бывший самодержец признал власть Временного правительства и приветствовал сообщения о затишье, наступившем в столице после кровавых дней Февраля. «В Петрограде, – продолжал он, – беспорядки прекратились – лишь бы так продолжалось дальше».

8 марта 1917 г., в день своего отъезда из Ставки, Николай II, как бывший Верховный главнокомандующий, согласно воинской традиции, отдал свой прощальный приказ по армии. Пожелав войскам «полной победы», он напутствовал воинов словами: «Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников…». Правда, слов о повиновении Временному правительству, равно как и упоминаний о факте отречения от престола, не было в черновике приказа, написанном рукой свергнутого монарха. Они появились лишь после правки М.В. Алексеева – в машинописном варианте, скрепленном подписью Николая. Начальник штаба Ставки был намерен продолжать карьеру при новом – временном режиме и вновь подтвердил свою лояльность ему. Он включил в текст приказа нужные – идеологически выверенные фразы о переходе власти к Временному правительству, о подчинении его воле и только тогда заверил подпись своего прежнего патрона. Потерявший власть, а затем – отрекшийся от нее, Николай Александрович покорился обстоятельствам и на этот раз.

Однако деятели Временного правительства были озабочены не столько своей призрачной «легальностью» и «легитимностью», сколько реальным и неблагоприятным для них развитием событий. Акт, которым непопулярный и третируемый бывший император объявлял о признании нового режима, мог, скорее, повредить кабинету Львова-Милюкова, нежели упрочить его позиции. Поэтому прощальный приказ побежденного главковерха не был ни оглашен, ни опубликован. В тот же день, по настоянию Исполкома Петроградского Совета, Временное правительство решило арестовать свергнутого монарха, невзирая на неоднократно выраженное им желание устраниться «от всякой политической жизни».

* * *

Февраль 1917 года явился «вторым актом» русской революционной драмы начала XX в., начало которой было положено в 1905 г. Режим «Думской монархии», унаследованный страной от революционных событий 1905–1907 гг., после неполных пяти лет столыпинского «покоя» погрузился в беспрерывный политический кризис, вызванный непримиримым противоборством между правительством и оппозиционным думским большинством. В 1915–1916 гг., в условиях Мировой войны и военных неудач, либеральный «блок» взял курс на захват власти, намереваясь привлечь на свою сторону представителей высшего командования и направить рабочий протест в нужное для себя русло. Став Верховным главнокомандующим и одновременно продолжая руководить деятельностью правительства, царь, однако не создал единого центра управления армией и страной. Ставка Верховного главнокомандующего находилась далеко от столицы – в Могилеве, хотя перенос ее в Петроград или, к примеру, в Царское Село мог облегчить и синхронизировать решение вопросов государственного и военного управления. Вместо этого Николай II предпочитал курсировать между столицей и Ставкой. В свое отсутствие он возлагал надзор за министрами и политической жизнью столицы на императрицу Александру Федоровну, а управление войсками – на своего начальника штаба генерала М.В. Алексеева. Итогом стала «министерская чехарда» в Петрограде и номинальная роль «Верховного вождя» в действующей армии. Все это расшатывало механизм управления Империей и усиливало недовольство в войсках. Солдатские массы, на плечах которых уже третий год лежали повседневные тяготы окопной войны без видимой надежды на скорую победу, становились питательной средой для революционной и пораженческой пропаганды; офицерский корпус не скрывал своего разочарования положением дел, а генералитет ожидал «переворота».