Читать «Начала любви» онлайн - страница 158

Впрочем, если и нет её величества, это даже ничего. Это теперь всё равно. Сейчас бы забраться в тёплую постель, укрыться с головой и забыться бы до летнего тепла на манер лесных медведей, про которых некогда ей рассказывала Бабетик. Вот по сторонам дороги замелькали городские постройки, причём постройки до того невзрачные, недоделанные, сляпанные наспех, без смысла и плана, что слёзы навернулись у девушки на глаза. Говорила же ей Элизабет, предупреждала ведь... Если бы в этот самый час, этого самого 3 февраля Софи получила право выбирать, то незамедлительно приказала бы развернуть лошадей и во весь дух помчалась бы домой, в неуютное тепло фамильного замка, по сравнению с которым сей русский город казался вовсе чудовищным. Да что тут говорить! Тем более что лошади скачут, снег скрипит, тем более что судьба определена и возврата быть не может, по крайней мере в этой жизни. И припомнились ей последние слова Бабет о том, что в той (а теперь уже — в этой) стране плохи не какие-то отдельные явления, тут плохо решительно всё, всё, всё... Среди попадавшихся на глаза особняков были, правда, такие, которые при архитектурной своей завершённости обладали некоторым даже изяществом линий, но тем более ужасными казались бродившие тут же собаки и какие-то странные бесформенные фигуры людей, изредка встречавшиеся на белоснежном поле неогороженных участков. Люди эти как на подбор одеты были даже не в плохую одежду, но в тряпки, каким-то образом обмотанные вокруг тела и головы. И, как назло, в довершение ко всему — неустранимый запах цветочной воды. Столь опрометчиво облитая шуба, шуба роскошная и поистине бесценная, первый настоящий подарок русских, сделалась, таким образом, очередным источником живого раздражения. Надо же, именно в момент выстрела. Правду говорят, что, если уж Господь захочет наказать, он найдёт способ...

Чуть подавшись вбок на гладком снегу, сани наконец остановились возле дворцового подъезда.

«Ну вот», — изменившимся голосом сказала сама себе Иоганна-Елизавета, шумно выдохнула, как если бы глотнула вина, и вслух прибавила:

— Ну, с Богом.

Солнце ударяло по глазам, оправдывая своим свечением слёзы на глазах Софи. Девушка потопталась на снегу и сильно вздрогнула, когда пушки шарахнули ещё раз, теперь ближе и потому — громче. От группы встречавших отделился коротконогий ладный мужчина в расстёгнутой шубе и с непокрытой головой. Он приблизился молодцеватым шагом, представился и заговорил на таком чудовищном французском, что стылые губы Софи сами собою сложились в улыбку. Желая удостовериться, что со стороны русского офицера это не розыгрыш и не фиглярство, Софи подняла глаза на встречавшего, затем взглянула на мать — и бог смеха ретировался. Иоганна-Елизавета с таким ласковым лицом смотрела на офицера, глаза её лучились таким добродушием, что девушке сделалось даже неловко. Чуть поодаль кучно стояли мужчины, сплошь почти военные и на удивление некрасивые, курносые, со свекольными от мороза лицами и неизбежным предательским блеском влаги под носом. От дыхания появлялись облака пара, делавшие мужчин и лошадей несколько похожими. Этот Repnin, если только Софи правильно разобрала имя, старательно кривил губы: произнесение иноземных слов давалось ему огромными усилиями. Понять смысл не было решительно никакой возможности. Запнувшись на полуслове, Репнин пошевелил губами, как бы в надежде на то, что позабытое иностранное слово каким-то чудом вырвется из уст само по себе и тогда окажется возможным продолжить приветственную речь, — однако же чуда не произошло, слово не явилось, так что Репнин лишь густо покраснел и сделал два неопределённых жеста рукой, первый из которых должен был означать что-то вроде «а, да ладно», тогда как второй имел смысл «пожалуйте во дворец».