Читать «Благодарение. Предел» онлайн - страница 3

— Опасный рейс.

— Немца нет в Тихом океане… да и подлодки конвоируют, слыхала я… Да и не боюсь я за свою жизнь… Говори откровенно, или расстаемся сейчас же.

Он говорил, сбиваясь и путаясь, что лишь при одной мысли о ее разрыве с Истягиным ему так плохо, будто покидает Серафима не Антона, а его, Макса Булыгина. О, если бы его, он все бы простил, нельзя не простить такой прекрасной… Но воображаемое прощение разжигало в нем не испытанную доселе ревность, опутывало тенетами муки, и они все глубже врезались, вроде бы врастая в душу до скончания жизни.

Серафима, сморгнув слезы, с ожесточенностью говорила об Истягине: всю жизнь живет выдумкой. Сошлась с ним по сильному влечению… и, кажется, по чувству мести неизвестно за что. Но очень хотелось наказать этого человека… А себя сильнее наказала. Ну, если трезво-то взглянуть, что же особенное у нас с ним? Даже не были в загсе. Другая бы поминай как звали. А я дура, что ли… Почему в долгу перед ним и почему долг все растет и тяжелеет? Того и гляди ноги подкосятся.

Она вскочила, заметалась по комнате, прекрасная в своем смятении и гневе. Не хочу, чтобы жил он со мной по тому же чувству долга, вины и мести! Потому и иду в рейс… а все-таки тяжко столкнуть в море грудного ребенка, это Истягина Антошку. Максим, ты друг Истягина, любишь его крепкой братской любовью… не то что моя, бабья… Первым увидишь его, правду открой. Это просьба гадкая, но что же делать, Макс?

— Да вы сами, Серафима Максимовна, все расскажете ему, не утаите…

— Не поверит Истягин словам, ему фактуру давай… Вот и подошла я, Макс, к самому краю, прыгать, будь что будет… Прошу тебя о невероятном: брось на чашу весов весь свой личный авторитет, скажи Истягину, я, мол, люблю ее и она, мол, любит меня… — Глаза ее были близко от глаз Булыгина, и хоть мимолетен был дико откровенный и застенчивый взгляд этот и она вдруг, как бы опомнившись, тотчас же с трезвой виноватостью улыбнулась, Макс потерялся от ее проговорок, раскаяний в откровенности — начала отрабатывать назад, мол, куда это ее занесло?

И он сказал, что легче умереть, чем наворотить Антону немыслимую ложь. Серафима возразила, что нельзя зарекаться, пока не прожил жизнь… Нынче ложь, а завтра — правда…

Лишь расставшись с нею, Булыгин спохватился, что нужно было сопротивляться ее обаянию, проявить твердость, приструнить, а не успокаивать, держа ее руки в своих, клянясь горячо в своей любви к Истягину и к ней, в своей вере в то, что жизнь их наладится. Но теперь не видел смысла в заданном сопротивлении ее обаянию. Внезапное решение оттеснить Светаева, чтобы соблюсти эту женщину для своего друга, мужа ее, смутило его какой-то ускользающей от совести значимостью, не поддающейся определению.

Поскорее бы почувствовать под ногами спокойную палубу… Надо жениться. Клава простая, хоть и ученая баба, и вроде хозяйка смекалистая, а это в глазах моряка (вечного мичмана, как считал он себя) едва ли не главное: сиди на гнезде, жди мужа, дом в опрятности держи, детей кохай, если будут… Ждала его слова, заглядывая в глаза. Но еще вчера готовый выговорить заветное слово, нынче не мог — важнее женитьбы была забота о счастье и чести Истягина…