Читать «Семеро в одном доме. Женя и Валентина. Рассказы» онлайн - страница 23
Виталий Николаевич Сёмин
Вначале я соглашался вступать в переговоры с длинным в белой рубашке, и с другим в вельветовой куртке, с лошадиным лицом, и еще с третьим, а потом я говорил Нинке:
— Иди сама.
Нинка затаивалась за дверью и высылала вперед Маню. Маня кричала на ребят:
— Уходите отсюда! Никакой Нинки здесь нет.
А из-за двери продолжали свое:
— Открой, бабка! Нам надо с Нинкой потолковать.
Опять выходил я, требовал, чтобы ребята перестали стучать, а мне отвечали:
— А ты нам не нужен. Мы не к тебе пришли.
Утром баба Маня горестно поджимала губы и отводила в сторону глаза, Муля кричала на Нинку:
— Когда ты перестанешь водить кобелей?!
— Не вожу — сами ходят, — яростно таращась, отвечала Нинка, — а ты завидуешь. Ты даже своей дочке завидуешь. Тебе самой здорового кобеля хочется.
Мулины черные глаза начинали непримиримо полыхать. Ирка кричала:
— Сейчас же прекратите!
А Нинка плачущим голосом объясняла ей:
— Ты же знаешь, Ирка, я сейчас отшиваю всех ребят. Я только с Пашкой. Я ж не виновата, что они ходят.
Этого Пашу я видел раза два. Ничего особенного: нос уточкой, голубые смущающиеся глаза. Рост немного выше среднего, плечи спортивные. Приятный парень, но, повторяю, ничего особенного. А ведь должно было быть особенное, потому что Нинкина любовь развивалась катастрофически. До встречи с Пашкой Нинка работала продавщицей в «гастрономе» — Нинка окончила торговые курсы, — потом ее с позором выгнали из магазина, и она устроилась автобусным кондуктором. До встречи с Пашкой Нинка не скандалила так истерически с бабой Маней и Мулей, не ссорилась с Иркой. Еще ничего не зная об этом Паше, мы с Иркой стали догадываться о ого существовании, предчувствовать его появление, потому что у Ирки из шкафа стали исчезать ее платья и белье, а у меня пропала, и притом навсегда, книжка о боевых приемах самбо, книжка, которой я очень дорожил. Ирке не было жаль своего белья, она сочувствовала Нинке и говорила мне:
— Ты напрасно так ее не любишь. Нинка с детства обделена вниманием. Она просто заискивает перед теми, кто хоть как-то хорошо к ней относится.
Домой Нинка стала приходить поздно ночью, утром не могла подняться на работу.
— У нас сегодня санитарный день, — говорила она Мане. — У нас сегодня переучет.
Маня вздыхала, ходила с горестно поджатыми губами, отказывалась есть, когда Муля или Ирка приглашали ее обедать, — скрывала, что Нинка перестала приносить домой деньги и продукты. Все раскрылось в тот день, когда Маня остановила почтальона и спросила, почему пенсия в этом месяце так задерживается.
— Как задерживается? — удивилась почтальон, — Ваша Нина расписалась, можете проверить по ведомости.
Маня собралась и поехала в Нинкин «гастроном». Там ей сказали, что Нинка уволена. Когда Маня вернулась домой, у Нинки началась истерика.
— Чтоб вы сдохли, — кричала она Мане, Муле и Ирке. — Жить вы мне не даете!
Маню, оскорбленную, оглушенную, увели к Муле, Муля спросила:
— Мама, что вы думаете делать?
— Ой, Аня, мне жить не хочется, а ты меня спрашиваешь, что я думаю делать. Ничего мне не хочется, ничего я не хочу делать. Я хочу, чтобы мне дали возможность дожить спокойно.